— Держитесь рядом и молчите, — предупредил Агриппа. — Сначала идем в усыпальницу Александра, потом — в гимнасий.
Мы с братьями шли, взявшись за руки, и с трудом узнавали собственный дворец. Римляне кишели повсюду, выискивая сокровища для казны Октавиана. Резные кедровые кресла, некогда украшавшие главные залы, бесследно пропали. На наших глазах исчезало все, имевшее хоть какую-то ценность: крытые шелком кушетки, подушки, вазы черного дерева на длинных серебряных треногах.
— Откуда он может знать, — шепотом обратилась я к Александру по-гречески, — что солдаты не разворовывают вещи для себя?
— Они не настолько глупы, — ответил Юба на безупречном греческом языке.
Брат предостерегающе посмотрел на меня.
Тут Октавиану впервые пришло на ум заметить нас.
— А что, близнецы довольно красивы, правда? Кажется, они пошли больше в мать, чем в отца. Ты — Александр Гелиос?
— Да, или просто Александр, ваше величество, — кивнул брат.
— Это не царь, — поправил Юба. — У нас его называют Цезарем.
Александр покраснел, а меня затошнило при мысли о том, что он разговаривает с убийцей наших братьев.
— Да, Цезарь.
— Ну а твоя сестра?
— Клеопатра Селена. Обычно просто Селена.
— Луна и солнце, — усмехнулся Юба. — Как интересно.
— А мальчик? — спросил Агриппа.
— Птолемей, — пояснил Александр.
Октавиан скрипнул зубами.
— Этот больше напоминает отца.
Я крепче сжала руку братишки. Уже в переднем внутреннем дворе Агриппа вновь повернулся к нам:
— Не вздумайте открывать рот, пока к вам не обратятся, ясно?
Мы трое кивнули.
— Тогда приготовьтесь, — предупредил он, распахивая дворцовые двери.
На город спустился вечер, и впереди мерцали тысячи факелов. Казалось, сегодня все горожане от мала до велика высыпали на улицы, чтобы прийти к гимнасию. Охранники у ворот приветствовали Октавиана, выбросив правую руку вперед ладонью вниз.
— Тут ни верхом, ни на колеснице не проехать, — заметил Юба, разглядывая толпу.
Октавиан посмотрел на Канопскую дорогу.
— Значит, пойдем пешком.
Юба напрягся и проверил, на месте ли меч и кинжал у бедра. Нумидиец оказался моложе, чем я сначала предположила; похоже, ему не исполнилось и двадцати, однако сам Октавиан доверил этому человеку свою жизнь. И возможно, сделал ошибку. Вдруг еще до отплытия в Рим кто-нибудь из верных людей отца прикончит ненавистного завоевателя.
Мы подождали, пока соберется небольшая свита (несколько египтян и греков, но в основном солдаты, изъяснявшиеся на латыни с ужасным акцентом), и тронулись в путь от дворца к усыпальнице. Любой высокий сановник, побывавший в Александрии, наведывался почтить останки нашего великого предка, и Октавиан не стал исключением.
