Попойка продолжалась три дня, — на столько хватило мелочевки, которая еще имела право хождения в виде разменной монеты. Надо сказать, что я не слишком нажимал на спиртное, больше подливал «друзьям» и соседям, удовлетворяясь видом их пьяных рож. Поэтому выход из недолгого запоя оказался более-менее сносным. Сняв с книжки восемьдесят тысяч, я поехал на базар, разведать обстановку. Каково же было удивление и разочарование, когда узнал, что за короткое время ребята чуть ли не удвоили свои капиталы. Оказывается, пока я обезумевшей под прицельным «кремлевским» огнем антилопой метался по магазинам с единственной мыслью любой ценой пристроить свое состояние, они продолжали спокойно покупать старые деньги у населения по коэффициенту ноль восемь. То есть, за старую тысячу давали восемьсот рублей. Набрав несколько миллионов, они неторопливо направлялись к ближайшей сберкассе, отзывали из очереди пенсионеров, домохозяек или просто алкашей с паспортами, но с паршивой сотней рублей в кармане, раздавали каждому по сто тысяч и после сдачи ими и простановке в их паспортах печати о приеме денег, заплатив по тысяче рублей за услуги, снова шли на рынок. Клиентов, желающих продать старые купюры и клиентов, готовых за штуку измарать свой паспорт, было навалом как с одной, так и с другой стороны. Мало того, любая кассирша из любого сбербанка меняла бабки, не требуя никакого паспорта. Брось на лапу по две штуки с сотни тысяч и волоки хоть сто миллионов. Вся эта карусель вертелась потому, что наши государственные мужи, отцы-радетели, «… решили пойти навстречу горячо любимому народу и продлить сроки обмена денег еще на месяц». Вот уж клоуны так клоуны. Дети Карандаша. Ни одно государство в мире не решится продлевать жизнь растоптанному им же, униженному, умирающему народу, хотя бы потому, чтобы не видеть предсмертных судорог. Садисты мы, дикие звери, что ли?..
— Вот так-то, писатель, с лимона сто восемьдесят тысяч навара. Чистыми, — пошлепал меня по щеке Аркаша. — А в начале бума коэффициент был вообще ноль пять, пополам. Одного не пойму, зачем ты сюда ходишь? Сидел бы за письменным столом и марал бы бумагу. Глядишь, когда-нибудь стал бы знаменитым. Впрочем, горбатого могила исправит, продолжай бухать дальше.
С сожалением, почмокав губами, Аркаша отвалил от меня ленивой походкой уверенного в себе джентльмена удачи. Я забыл сказать, что в ленинском райотделе, не найдя при шмоне ни золота, ни долларов, ребят отпустили по домам, оштрафовав каждого на десять тысяч за противозаконные таблички на груди, предупредив, что в следующий раз «червонцем» они не отделаются. Но как такового закона, запрещающего скупать у населения ценности, не было. Это понимали и сами менты. Так что угрозы больше походили на шлепок по заднице в домашних условиях.
