— Ты замужем?
— Да. Но к чему ты задал этот глупый вопрос?
На секунду звездная круговерть переместилась в глубину черных бездонных омутов. Этого мгновения хватило, чтобы я перевел дыхание. Выстрел одной из не поддавшихся замешательству мыслей достиг цели. Теперь нужно было срочно сделать очередной шаг — закрепить успех.
— Сам не знаю, — лихорадочно осматриваясь вокруг, соврал я. Наконец взгляд зацепился за все тот же магнитофон. Видимо, потому что он оказался в комнате единственным существом, соломинкой, подброшенной судьбой. — Наверное, из ревности. Посмотрел на магнитофон и подумал, что ты часто танцуешь перед мужем, словно перед шейхом, арабские танцы. Танец живота, или как его там…
Она вперила в меня жесткий взгляд. Теперь ей предстояло начинать все сначала. Или встать и уйти, чему я несказанно обрадовался бы. Я понял все. Она была ведьмой, пираньей. Есть такая порода среди людей — губители душ.
Однажды, несколько лет назад, я познакомился в клубе после тридцати с типичной представительницей этой породы. Она не нравилась мне — длинное худое лицо, закрытые очками, близорукие глаза, очень маленькие груди. Но ниже фигура была бесподобной. Мягкий поджарый живот словно втыкался в аккуратную кругленькую попку. Длинные, как у Венеры Милосской ноги с не комковатыми, а миндалевидными полными икрами. В постели она вела себя рыбой на сковороде, но не молча принимающей смерть, а стонущей, охающей, визжащей, кусающей плечи, руки, подушку. Все, что попадалось в жадный рот. С этими сладострастными звуками она тоже умирала, отдаваясь без остатка, до обильного горячего пота, чтобы через час-два, в крайнем случае, на другой день, возродиться снова подгребающей под себя любовь всеми частями тела. Если ко всему прибавить скрипящую от чистоты гладкую кожу промытого дважды в день здорового организма, меняющиеся чуть ли не ежеминутно прозрачные французские трусики, сверкающие белизной накрахмаленные платочки, то картина была бы почти полной. Но она все равно не нравилась. Она чем-то отталкивала. Непонятным, несмотря на идеально-радостную свежесть облика. А когда рассказала, что муж удавился, то возникло непреодолимое желание немедленно порвать, прекратить так редко возникающие с другими женщинами, и потому особенно желанные, любовные игры. Это оказалось невозможным. Заметив возрастающее с каждой встречей мое к ней отчуждение, она опередила дальнейший ход событий, превратила долгожданную развязку в кошмар для меня и в триумф для себя. Сначала призналась, что муж повесился из-за любовника, ее начальника, с которым застал в складе, где она работала заведующей. И что начальник до сих пор не оставляет ее в покое. На откровение я равнодушно пожал плечами. И все-таки едва заметный след от признания остался. Подумалось, что я у нее не один. Ну да, с таким темпераментом…. Это был первый слабый удар по мужскому самолюбию. Затем рассказала о шофере, привозившем товар в склад. Какие у него длинные трусы и волосатые ноги. Подробности преподносились как бы между делом, походя. Мол, для нее я все равно остаюсь единственным мужчиной, которому никогда не изменит. И не жалела себя в постели, предавалась любви до полного изнеможения, чередуя минет с сотней не знакомых ранее индийских поз. С каждой встречей она наращивала обороты. Шофера сменил молодой красивый парень, рассуждения о том, как хорошо, наверное, сношаться на коврах, тюках с тряпками, технической ватой, которой забит склад. Иной раз раскинешься на них…. Последовало предложение прийти как-нибудь после обеда и попробовать. Для разнообразия. Или раком. Закрыть конторку, опереться о стол. Можно сесть на него, задрать ноги на плечи. Высота позволяет. А за стенами пусть пашут кладовщики с грузчиками. Кайф. От всего я отмахивался руками и ногами, гнал мысли прочь. Но они обволакивали, словно ватой из ее тюков. Вскоре она пришла позже обычного и ушла раньше, сославшись на нездоровье. Потом вообще исчезла на неделю, чего со времени знакомства, а прошло месяца два, никогда не было. И я вдруг запаниковал. Грудь опалил умело разведенный костер невыносимой ревности. Начало казаться, что она занимается любовью с утра до вечера, что я не мужчина, коли не смог удовлетворить ее потребностей. Какую женщину упустил! Ведь не бревно, которое сношаешь, а оно смотрит вверх и думает о том, что потолки небеленые. Стал названивать на склад чуть ли не по двадцать раз на дню, встречать после работы на проходной. Поначалу отвечала по телефону, и выбегала из ворот. Потом трубка принялась верещать голосом ее подруги, неприязненным, а сама пропадать в неизвестном направлении. Я бросился на квартиру к ней. Но дверь не открыли даже двое ее сыновей, до этого относившиеся с огромной симпатией. Дошло до того, что, поймав, наконец-то, пиранью на середине центрального многолюдного проспекта, я закричал:
