— Ну и?..
— Что «и»?
— Дальше-то что было?
— А ничего не было. Пошел китаец за водкой, по дороге в туалет заглянул, там его и застрелили. Не ты, кстати?
— И бумагу он тебе не передавал? — снова проигнорировал вопрос Дима.
— Да я ж тебе говорю: мы и разговаривали-то с ним меньше минуты.
— Как-то интересно у тебя получается, — недобро усмехаясь, проговорил Дима. — Когда он в «Мун Уэй» заходил — бумага была у него. На трупе бумаги этой уже не было. А в клубе, кроме тебя, он ни с кем не разговаривал. Куда ж она, по-твоему, делась?
— Уж не знаю, Дима, как тебе и объяснить. Все-таки человек в туалет пошел. Знаешь, зачем в туалете бумага нужна?
— Слушай меня, мужик, — Дима подошел поближе и наклонился к самому моему лицу, — не надо из меня идиота делать. Не надо, понял? Если ты думаешь, что ты крутой, то брось — ни хрена ты не крутой, понял?! (У Димы получалось «поэл?».) Я тебе шею своими руками сверну, никакая газетка не поможет! — Последнюю фразу Дима уже орал, надсаживаясь и краснея шеей.
— Не ори, — сказал я, — по утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла. Дай-ка я тебе, Дима, кое-что объясню. Есть у меня впечатление, что ни хрена-то ты, Дима, в данной ситуации не понял.
Я наконец-то сообразил, что его смущало. Газета. Дима никогда не имел дело с прессой и теперь не знал, как себя вести. То ли задушить меня шнурком от собственного «Рибока», то ли попросить автограф и извиниться. Потому-то и мялся Дима, потому-то и ходил вокруг да около. Ну что ж, самое время укрепить тебя, Аль Капоне недоделанный, в твоих подозрениях.
— Моя фамилия Стогов, тут ты, Дима, прав, читать умеешь, — неторопливо заговорил я, делая вид, что старательно подбираю слова. — Я, Дима, известный репортер — может быть, самый известный в этом городе. Думаю, ребята, насчет этого вы в курсе. (Прости, Господи, за эту маленькую ложь. Надеюсь, эти уроды вообще не умеют читать.) Вас я не знаю, да, честно сказать, и знать не хочу. Но какими бы крутыми вы, ребята, ни были, вот так, за здорово живешь, лупить ногами журналиста у вас не получится. Понимаете?
У Димы даже побелел кончик носа, так ему хотелось врезать по моей ненавистной физиономии. Но он не врезал. Он слушая, и слушал, надо сказать, внимательно. Очевидно, он мне верил, когда дело касается масс-медиа, люди способны поверить в какой угодно бред. Почему-то мне вдруг вспомнилась начальница аварийной службы, которая не желала чинить мой стояк холодной воды.
