Через пять минут пришла завуч, и в класс вернулся порядок.
Пол года спустя он забыл про органику и увлёкся сложением бумажных снежинок. Странно, только это увлечение вызвало больший отклик у друзей, нежели тайнопись химии из учебника для старшеклассников. Со стороны разница ощутима, ведь новогодние украшения близки и понятны. Сказочные атрибуты новогоднего праздника, с одной стороны. А с другой, странная, колючая и холодная на вкус россыпь льдинок. Дети высот зимнего неба.
Ну а он-то знал немного больше. Умел увидеть настроение погоды за окном. То, с удалью, то с осторожностью снег касается земли, по которой ходят люди. Он видел, слышал, изучал снег, пока тот не касался асфальта. Пока он жил полётом, игрой фонарного света на тончайших гранях.
Он-то как раз понимал аналогию с органикой. Ему было доступно понимание гармонии природных фракталов. Способность видеть и чувствовать, как это близко к определению жизни. Не равнозначно, но во многом равноценно.
Это было давно, только он не забыл. Все свои обиды, все проступки. Он знал, где виноват по правде, а где по наговору. И этого было достаточно.
Когда-то потом был выпускной вечер. Он не пошёл. Не мог себя заставить смотреть в те лица, которые над ним смеялись. Это, и многое другое они успели забыть.
А он не сумел выбросить из памяти боль.
То, что было потом, не блистало буйными красками. Было очевидно, но вряд ли невероятно. Случались какие-то события, и он заново переосмысливал цену дружбе, учился понимать любовь и верность. За свою длинную и довольно банальную жизнь, он сделал не так уж много. В дружбе и честности бывали бреши. За такие судили по понятиям, а то и по букве закона. Для тех, кто знал его хоть немного, на какое-то время он исчез.
Да, взял и исчез. Просто куда-то уехал, и ничего после себя не оставил. Шутили по-разному, кто-то пел «продал картины и кров», а кто и что поновее. Не иначе нашёл себе зазнобу, да и укатил с ней куда-нибудь. Никто не знал, что у него на уме. Считали его художником, поэтом, человеком не от мира сего, помешанным на органике и фракталах. Особо злые языки перечисляли список препаратов, хотя бы раз им употреблённых.
Да он и сам точно не знал, что с ним. Правы те, кто клеймил его образами творческих профессий. В нём сочеталось что-то от каждой. Но это не главное. Главное, что он устал от людей, от их зла и безысходной тоски, тупых желаний дожить бы день, да слава Богу. Он видел, что души больны и изломаны, как будто их резали битым стеклом. Раны зажили, затянулись, но срослись как-то не так, уродливые рубцы торчали наружу.
