Наконец, нужна была мужественная решимость.
На внутренний суд собираю друзей,
То есть свои помыслы — этих искренних советников.
Но страшный вихрь объял ум мой,
Когда искал я лучшее из лучшего.
Давно было решено все плотское низринуть в бездну,
И теперь поступить так нравилось мне больше всего.
Но когда рассматривал я божественные пути,
Нелегко было найти путь лучший и гладкий…
Приходили мне на ум Илия Фесвитянин,
Великий Кармил, необычайная пища,
Удел Предтечи — пустыня,
Нищелюбивая жизнь сынов Иоанадавовых.
Но и любовь к божественным книгам одолевала меня,
И свет Духа при созерцании Слова;
А такое занятие — не дело пустыни и безмолвия.
Много раз склонялся я то к одному, то к другому…[70]
Примеривая к себе тот или иной образ жизни, Григорий менее всего думал о священстве, казавшемся ему несовместимым с безмолвной и созерцательной жизнью, к которой он стремился. Во времена Григория монашество и священнослужение вообще рассматривались как два противоположных образа жизни: монах должен молчать, священник — проповедовать; монах — жить вдали от людей, священник — среди людей; монах должен быть занят созерцанием и заботиться о своей душе, священник — вовлечен в активную деятельность на пользу ближних. Монахи IV века, как правило, избегали рукоположения в священный сан: св. Пахомий запрещал монахам подведомственных ему монастырей Египта стремиться к иерейской хиротонии.[71]
Григорий, воспитанный в доме епископа, относился к священнослужителям с благоговением, однако сам предпочитал держаться вдали от церковного престола:
Итак, я признавал, что надо любить людей деятельных,
Которые в удел от Бога получили честь
Руководить народом через божественные таинства,
>Но сильнее охватывало меня стремление к монашеской жизни…
Престол был для меня досточестен, но поскольку я стоял вдали,
Он казался мне тем же, чем является свет
Для слабых глаз. На все что угодно мог бы я надеяться,
Только не на то, что сам получу его среди многих поворотов судьбы.[72]
Однако, пока Григорий колебался в поисках пути, который наиболее соответствовал бы его устремлениям, выбор был сделан за него. Престарелый отец решил рукоположить сына в священный сан, так как нуждался в помощнике. Григорий–старший знал о стремлении своего сына к безмолвию и научной деятельности; тем не менее он" "насильно" "возвел его на один из пресвитерских престолов. [73] Что заставило Григория–младшего подчиниться? Ответ, очевидно, кроется в личном авторитете Григория–старшего и в его абсолютной власти как епископа и отца — власти, противостоять которой которой сын был бессилен. Не следует забывать, что в византийскую эпоху зависимость детей от родителей, особенно в аристократических кругах, была исключительно сильной: как правило, именно воля отца играла решающую роль в выборе жизненного пути детей.
