Расшитый серебром фрак мышиного цвета показался ему вполне уместным. Он с нежностью вспомнил о покойном короле, обожавшем этот цвет. Поцеловав эфес придворной шпаги маркиза де Ранрея, он прицепил шпагу к перевязи; образы короля и отца сливались в его памяти воедино. Надев парик, он критически оглядел себя в зеркале-псише, стоявшем у него в комнате. Ему показалось, что он похудел и помолодел. Регулярные выезды на королевскую охоту и долгие поездки в Версаль поддерживали его в форме. Любовь также заставляла его заботиться о своей внешности. Он накинул плащ.
Аббат уже ждал его; из-под его плаща выглядывала темная фиолетовая сутана из набивного шелка, делавшая его похожим на епископа. Небо вновь затянуло снежными тучами, стало совсем темно. Перед входом во дворец канцлера многочисленные лакеи с факелами освещали гостям дорогу. В залах, где толпились приглашенные, горело столько свечей, что было светло как днем. Жоржель вошел вместе с Николя; немедленно в их сторону повернулись сотни лорнетов, со всех сторон посыпались приветствия; среди гула имен он различал известные фамилии империи. Его провожатый вызывал бурю восторгов. Ловко лавируя среди толпы, он кланялся одному, отвечал другому и шутил со всеми. Его тесные отношения с австрийским двором, плод его долгого пребывания в Вене, бросались в глаза. Его манера вести себя, его остроумие и его платье свидетельствовали об устойчивой привычке льстить окружавшим его насмешливым и надменным личностям. Все вопросы вертелись вокруг принца Рогана, словно он все еще пребывал в центре общества, по-прежнему в него влюбленного. Николя подумал, что новому послу не скоро удастся истребить ностальгию по былой роскоши и изгнать воспоминания о своем предшественнике, дабы завоевать собственный авторитет.
Прошло четверть часа, но князь не появлялся. Каждый развлекался как мог. Многие садились играть в карты. Николя задавался вопросом, не являются ли карточные выигрыши здесь, в Вене, как и в Париже, одним из способов поправить денежные дела знатных домов. Пригласить людей и обчистить их карманы за карточным столом не считалось зазорным. Среди игроков встречалось немало разодетых в пух и прах мошенников, ошивавшихся возле карточных столов в надежде завести полезные знакомства с князьями и разбогатеть, передергивая в фараон.
Николя отметил, что здешний двор изрядно походит на версальский. Те же старательные поклоны, те же кивки, те же чувства — от презрения до обожания, от лести до язвительных острот. Жоржель ощущал себя в этой толпе как рыба в воде. Опасения Бретейля оказались оправданными. Неудивительно, что, очутившись в изоляции и став мишенью для нападок своего подчиненного, он желал как можно скорее удалить этого подчиненного из Вены. Николя услышал обрывки нескольких разговоров. Ад был вымощен изысканными фразами, скрывавшими подлинные и отнюдь не красивые мысли; речи же аббата, слегка завуалированные из соображений осторожности, для внимательного слушателя звучали весьма двусмысленно. Когда Жоржеля спрашивали, что он может сказать о новом посланнике Франции, тот отвечал, что не знает, каков у него характер, и выдерживал такую красноречивую паузу, что вокруг лишь неодобрительно качали головами. Казалось, сладкозвучные речи аббата обладали иным, неведомым Николя смыслом. Жоржель исторгал целый поток преувеличенных похвал, в ответ на которые слушатели многозначительно ухмылялись. Лицемерие аббата настолько возмущало комиссара, что он, с усилием сдерживая себя, молча кусал губы, считая, что в лице представителя короля оскорбляли самого короля. При этом аббат успевал то и дело кому-то представлять его, преувеличивая и его достоинства, и его полномочия. На него дождем сыпались приглашения, но он, не намереваясь продолжать подобного рода знакомства, вскоре даже перестал кланяться.
