Полосатый, как пограничный столб, жезл остановил "Волгу", как некогда Днепрогэс остановил Днепр. "Вззз", - сказали тормоза. В сумбуре, смятении чеченские миллионеры, отстреливаясь, отступили, неся потери. Витя остался один на один с судьбой, но, странным образом, не смутился, свято веря, что этот ненормальный день не кончится никогда. И действительно, только Степан Михалкович покрутил ладонью у виска в знак табельного приветствия, как - раз! Только он, значит, твердо приставил десницу судьбы к виску, как видит - сидит, дрожит и готов поделиться всем на свете Микула Селянинович. Но Витя Михалкович, будучи строг, подобрал с дороги случайный гвоздик и, не поддаваясь увещеваниям, проковырял все таксистовы талоны и права 18 раз.
Так и нам все права прокололи, а право на труд вознаградили проколотыми талонами. И никто этого не понимал, кроме академика Сахарова, а Вите вообще было не до того, потому что показалось, что эта форма ему к лицу. Он совсем воодушевился и, имея нерастраченный за годы примерного поведения хулиганский потенциал, принялся свистеть во все стороны, тормозить и штрафовать без разбора, чем и создал аварийную ситуацию на дороге.
Что началось! Машины гудят, выхлопные газы отравляют окружающую среду, где во мраке молнии блистают и беспрерывно шофера ругаются, монтировками махают, торгуют бензином налево, составляют письмо депутату Крайко, собаки лают, лают, лают. И вот одна из них долаялась, даже охрипла. "Чего, - думает Жучка Барбосовна, - лаю? Пойду укушу Степана Михалковича за ляжку". А он стоит, двоедушный, командует, и вдруг раз!
- Ай, сука!
"На себя посмотри, козел", - с обидой подумал Витя Цубербиллер и, ловко отпрыгнув, увернулся от удара и побежал, помахивая хвостом. А во рту противный привкус старшинского сукна.
Ну и ничего себе, ну и дела! Где твои законы, просветленный Будда, и почему они не действуют в нашем каталитическом процессе, именуемом жизнь? Почему, за что урожденный Витя Цубербиллер помнил все свои перерождения, хотя и вспоминать-то было особенно нечего, - не успел он почувствовать все прелести женского существования, как тут же сам себе изменил, да и не успев толком того свершить, дал сам себе в рожу, после чего, подвергнув себя штрафу, тут же самоукусился за ляжку. И все помнит! Не постясь, не молясь, не созерцая своего пупка, даже понятия не имея из-за всех своих экзерцисов по школьной программе, кто такой Будда просветленный, но весело помахивая хвостом, не будучи, собственно, сукиным сыном. А все от нашей непросвещенности, нашей неосветленности. Темнота, увы, впереди и сзади. И страшно Жучке Барбосовне и тоскливо, и мрак собачий опускается с равнодушных небес и загоняет душу собачью в глушь, в щель, полную запахов и вражды. О, жуть и скорбные песнопения: у-у-у...
