Самое главное, я точно знаю — надо говорить. Но молчу. Это как шахматы, — я рассматриваю все ходы, анализирую и отбрасываю их, потому что ни к чему хорошему они не приведут, только к потере фигур и времени. Времени терять совсем не хочется, оно снова течет песком, но этот песок отныне — лично мой, суверенный и неделимый, и каждая ушедшая песчинка болью отзывается в душе.
Надо говорить. Тишина гулко подчеркивает уходящее время.
— Ты на сына не сердись, — слова как возмутители спокойствия, словно кто-то захрапел в театре на премьере.
- Я и не сержусь, — отвечает Олег.
Неужели и моя фраза звучала настолько идиотски?
Это не важно. Ход сделан, молчание уничтожено. Нужно идти до конца, или признавать мат.
— Ты прости меня, — говорю я и закрываю глаза, рукой потирая лоб. — Как идиот себя вел... как полный идиот...
Нет, как идиот веду себя сейчас. Не то нужно говорить, не так...
А что? А как? Я не знаю.
— Да ладно.
Воздух пронизан напряжением, как электричеством.
— Ладно, пойду, — я выбрасываю сигарету в открытую форточку лестничного окна, решаюсь поднять взгляд, чтобы тут же его отвести.
— Спасибо.
— Не за что, — вздыхаю я.
Все равно — оправлять тринадцатилетнего пацана в ночь одного без присмотра было опрометчивым и идиотским решением. Так что действительно не за что.
— Ты знаешь, — помолчав, говорит Олег, — я теперь только пешком хожу. Нет, ты не подумай, не затем это говорю, чтобы... ну ты понял... просто, хочу, чтобы знал. У меня тот... мне это зачтется, я знаю. Главное, ты пойми.
— И ты пойми, — тут же отзываюсь я на эту сумбурную исповедь, которая прорвалась сквозь оборону неловкости. — Мне действительно жаль. Как урод себя вел.
- А я тогда кто? – он зло усмехается.
Я докурил, затушил сигарету и выбросил в мусоропровод.
— Береги сына, — только и говорю.
Замечаю, что он протягивает мне сто гривен. Я решительно отказываюсь.
— Бери, — говорит он, — таксист с него денег не взял. Выслушал, говорит, дома отдашь. Подумал, видимо, что он эту "сотню"...
Олег не закончил фразу. И так было понятно. Я смотрю ему в лицо, отмечаю, что никаких видимых следов та драка не оставила. Только толку-то с того.
Я взял деньги. Неразменный пятак какой-то. А может, она просто таксистам в руки не дается?
— Не держи зла, хорошо? — попросил я.
— Не буду, — кажется, на его лице промелькнула неуловимая улыбка, - и ты не держи.
Я кивнул.
— Спасибо. Мишке привет.
И пошел к выходу.
Жизнь только и состоит из череды невероятностей и неправдоподобных происшествий. Этому я и улыбаюсь, стоя на улице.
