А Гене Соловьеву Тамара Владимировна ставила тройки. Только тройки. Это постепенно изменило его отношение к учебе, к школе и к самому себе. Он скатился и после восьмого класса ушел в ПТУ. Хотя мечтал стать врачом. Ха-ха-ха. Тамара Владимировна рассказывала и смеялась, рассказывала и смеялась.
Когда Соловьев ушел, Галечка наконец поняла, что он имел в виду. Она увидела себя. Всю. От стриженных только Тамарой Владимировной жиденьких волос, лежащих на плечах неровными засаленными прядями, до толстых, кривых ног. От лица, в котором синие глаза сливались с цветом кожи, а потому было неясно, где что начинается и где что заканчивается, губы там, например, или щеки… От короткой шеи… От формы с вшитыми подмышниками (чтобы потеть, срезать, стирать и вшивать! И сама! Как взрослая!). И до… до всего того, что у других девочек было, а у Галечки замещалось сатиновым лифчиком, наполненным ваткой для обуви.
– Зачем я такая? – спросила Галечка.
– Затем же, зачем и другие! – прикрикнула на нее Тамара Владимировна. – Для эволюции, борьбы за существование и для естественного отбора!
Летом снова поехали в горочки. К полке больше не привязывали. Но и через пропасть ни в какую. Галечка осталась «на базе». Упертая как ослик. Чтобы не сказать: как осел.
В сентябре Галя нашла Гену Соловьева. ПТУ оказалось медучилищем. Медучилище – похожим на гарем.
– Я пришла извиниться, – сказала Галя. – За себя и за Тамару Владимировну.
– Сука, – сказал Гена.
– Она за меня заступалась, – не согласилась Галя.
– И?
– Как могла. До свидания… – Галя бросилась бежать. Именно бросилась. Как сдутый резиновый мяч. Гулко и не быстро.
Гена схватил ее за локоть.
– Травиться собралась?
– Как ты знаешь?
– Надо говорить «откуда»…
– Откуда? – покорно повторила она. И добавила: – Только под машину. Думаю, она сама меня собьет… Просто интересно, откуда ты-то знаешь?
Гена Соловьев пожал плечами. Он не знал как, но знал. Потом, позже одна пациентка скажет ему: «Ведьмак». И он согласится, и бросит психиатрию, дом на знаменитом шоссе и даже виллу на знаменитой набережной Средиземного моря.
Не скоро. Не теперь. Он еще успеет сменить гражданство по причине распада родины и очень насладиться всем-всем-всем. Но все-таки и очень устанет от своего знания. И пропадет.
– Будешь дура, – сказал Гена Соловьев. – Никому ничего не докажешь.
Он еще что-то хотел сказать о счастье, которое возможно, но нормальных слов не подобрал, а от книжных его тошнило еще со школы.
