Взрослые ложатся в пиршественной зале на богато убранные ложа. Автолик садится на ложе отца. Гости любуются его красотой: «Всякий, кто обратил бы внимание на то, что происходило, сейчас же пришел бы к убеждению, что красота по самой природе своей есть нечто царственное, особенно если она соединена со стыдливостью и скромностью, как в данном случае у Автолика. Во-первых, как светящийся предмет, показавшийся ночью, притягивает к себе взоры всех, так и тут красота Автолика влекла к нему очи всех; затем все смотревшие от него испытывали в душе какое-нибудь чувство: одни становились молчаливее, а другие выражали чувство даже какими-нибудь жестами. На всех, одержимых каким-либо богом, интересно смотреть; но у одержимых другими богами вид становится грозным, голос – страшным, движения – бурными; а у людей, вдохновляемых целомудренным Эротом, взгляд бывает ласковее, голос – мягче, жесты – более достойными свободного человека. Таков был и Каллий тогда под влиянием Эрота, и людям, посвященным в таинства этого бога, интересно было смотреть на него. Итак, гости обедали молча, как будто это повелело им какое-то высшее существо».
Обед состоит из трех частей: собственно обеда, десерта и попойки (симпозий). Гости едят полулежа на ложах (под левым локтем помещают довольно высокую подушку), по двое на каждом ложе. Около каждого ложа стоит столик, на который подаются кушанья. После первой части обеда, во время которой почти не пьют вина, гости умывают руки и поднимают чаши в честь «доброго гения». После этого они совершают возлияние (то есть выливают на землю немного вина) в честь богов и хором исполняют пеан (то есть песнь религиозного содержания).
«В это время, – повествует Ксенофонт, – к ним на пир приходит один сиракузянин с хорошей флейтисткой, с танцовщицей, одной из таких, которые умеют выделывать удивительные штуки, и с мальчиком, очень красивым, превосходно игравшим на кифаре и танцевавшим. Их искусство он показывал как чудо и брал за это деньги. Когда флейтистка поиграла им на флейте, а мальчик на кифаре и оба, по-видимому, доставили очень много удовольствия гостям, Сократ сказал:
– Клянусь Зевсом, Каллий, ты угощаешь нас в совершенстве! Мало того, что обед ты нам предложил безукоризненный: ты еще и зрению и слуху доставляешь величайшие наслаждения!
Каллий отвечал:
– А что, если бы нам принесли еще душистого масла, чтобы нам угощаться благоуханием?»
Но Сократ отказывается. По его мнению, мужчине не нужно душиться благовониями, потому что для мужчин он не станет этого делать, а женщины, которые сами душатся, желают, чтобы мужчина был сильным от гимнастических упражнений, а не надушенным; надушиться может и раб, а упражняться в гимнасии может только свободный (рабов в гимнасии не допускали).
