- Эй, постой!
Служанка остановилась, развернулась к нему лицом и, сделав поклон, приблизилась.
- Что угодно господину?
- Это ты видела на днях Адень?
- Да, господин, я ходила на рынок присмотреть себе башмаки и там встретила Адень.
- И как она?
- Какие-то тряпки продавала.
- Тряпки?
- Я не очень-то и рассмотрела. Что-то рваное. Хотела выручить медянку или две. Вся такая худая!
- А ребенок?
- Ребенок, господин? Я не видела. Адень сказала, что плох он, все кричит, как бы пупок не надорвал.
- А почему кричит?
- Голодный, господин. Молока у нее нет, вот и продает рванье, чтобы хоть кувшин с молоком купить.
- А где она живет?
- С матерью. Она у нее прачка, только сейчас руку обварила, стирать не может.
- Так, где она живет?
- В Осиновом тупике. А где точно, не знаю.
- А тупик этот где?
- За харчевней "Белая кобылка". Мать зовут Кратиной. Прачка Кратина. Больше я ничего не знаю.
Ну и что теперь делать? Опять забыть? Надолго ли? Ведь снова кто-нибудь напомнит или самому вспомнится. Надо бы сходить, посмотреть. Может быть, и в самом деле ребенок помер? Тогда кинуть десяток медянок этой дуре и уже окончательно забыть. Придется идти.
Харчевню пришлось искать долго, нашлась в какой-то городской дыре, где живут одни местные отбросы. Даже спросить не у кого. Нет, народ попадался, но на вид одни бомжи. Угораздило же его сюда припереться! Лешка уже несколько раз собирался повернуть обратно, но какая-то сила заставляла его искать этот злополучный Осиновый тупик. Наверное, желание решить скорее этот вопрос и со спокойной совестью вернуться в замок.
Тупик, а в нем и дом прачки Кратины обнаружились неожиданно быстро. Дом? Какая-то развалюха, как еще держащаяся и не падающая от легкого дуновения ветерка. Брезгливо морщась, Лешка вошел вовнутрь. Запахи почти такие же, как и на улице, только воздух совсем спертый. И крик младенца. Жив еще бастард-то.
Пожилая женщина с перевязанной грязной тряпкой рукой, наверное, и есть прачка Кратина. Мелькнула девочка лет двенадцати, а где же Адень?
- Что желает милорд?
Лешка не ответил, а прошел в угол комнаты, из которого раздавался младенческий плач. Писклявый грязный сверток впечатление оставил неважное. Неужели он от него? Фу! Нет, это не его. Не его! Может, стоит уйти? Наверное, так лучше. И хорошо, что этой дуры дома не оказалось.
- Лазиня, - старуха обратилась к девочке, - покачай Алеся.
