— Разрыв аневризмы, — объявил врач. — Это всегда как гром с ясного неба. Но если уж грянет, так грянет. Возражений нет, коллега?
— Никаких, — ответил Ромен.
— Тогда поехали.
Врач достал ручку и бланк медицинского заключения.
— Нет, — сказал Адамберг.
Все взгляды обратились на комиссара, который, прислонившись к стене и скрестив руки, смотрел на них.
— Что такое? — спросил Ромен.
— Вы ничего не чувствуете?
Адамберг отлепился от стены и подошел к телу. Он обнюхал лицо, коснулся ласковым движением редких волос старика. Потом, задрав голову, обошел квартиру.
— Разгадка носится в воздухе, Ромен, — отвлекись от тела, поищи в другом месте.
— В каком — другом? — спросил Ромен, подняв очки к потолку.
— Этого старика убили.
Лечащий врач раздраженно убрал в карман толстую черную ручку. Этот коротышка с туманным взглядом, такой загорелый, будто все время торчал на солнце, валандался тут, не вынимая рук из карманов потрепанных штанов. Он не внушал Адамбергу ни малейшего доверия.
— Мой пациент уже дышал на ладан, в нем жизни было не больше, чем в дряхлой кляче. Если уж грянет, так грянет.
— Бывает, что грянет, но не с неба. Вы чувствуете запах, доктор? Это не духи, не лекарства. Ромашка, перец, камфара, флердоранж.
— Диагноз уже поставлен, а вы, насколько мне известно, не медик.
— Нет, я полицейский.
— Оно и видно. Если вам что-то не нравится, позвоните комиссару.
— Я комиссар.
— Он комиссар, — подтвердил Ромен.
— Черт, — сказал врач.
Человек опытный, Данглар смотрел, как доктор постепенно начинает реагировать на голос и манеры Адамберга, поддаваться исходившей от него силе убеждения, какой бы подспудной она ни была. Он наблюдал, как медик сдается, гнется, словно дерево под порывом ветра, как гнулись до него многие другие, стальные мужчины и железные женщины, не устояв перед обаянием комиссара, начисто лишенным показухи и блеска, которое нельзя было ни понять, ни объяснить. Уникальное явление, вызывавшее в Дангларе удовлетворение и досаду одновременно, — он разрывался между привязанностью к Адамбергу и состраданием к самому себе.
— И правда, — сказал Данглар, принюхавшись. — Это дорогущее масло, оно продается в крошечных ампулах как успокоительное. Надо выдавить по капельке на виски и на затылок, вот вам и панацея. У нашего Керноркяна оно есть.
— Вы правы, Данглар, вот почему мне знаком этот запах. Не думаю, доктор, что ваш пациент пользовался дорогущим маслом.
Врач обвел взглядом две жалкие комнатушки, с которыми крайняя бедность вязалась гораздо больше, чем ароматы роскошных притирок.
