Что касается одежды… В день своего приезда она была одета в черную тунику с диагональным разрезом на бедрах. Комплект дополняли висячие серебряные сережки, красные колготки и лаковые черные туфли на низком каблуке.
Сегодня она надела джинсы в обтяжку. Их дополнял мягкий розовый свитер. «Наверное, она его уже порвала», — горько усмехнулся он про себя, подумав про колючий кустарник на берегу.
У него все еще кружилась голова. Гейб упорно пытался прогнать от себя критические мысли о гламурных инженерах по системам кондиционирования, разгуливающих по ночам в зарослях кустарников с кочергой в руках.
Никки появилась внезапно. Практически прибежала — во всяком случае, она тяжело дышала. Ее глаза были все такими же огромными, а изящная прическа стала… мягко говоря, чуть менее изящной. За ухом у нее торчала застрявшая веточка.
— Все нормально? — спросила она, переводя дыхание, словно была готова обнаружить его уже остывшее тело.
— Я в порядке, — пробурчал Гейб в ответ.
Он отказался от протянутой ею руки и попытался встать. И земля поплыла у него из-под ног. Не сильно, но достаточно для того, чтобы он почувствовал необходимость схватить ее за руку.
Никки оказалась сильнее, чем он думал, — подхватила и вторую его руку, помогая ему обрести устойчивость.
— Прошу прощения. — На секунду ему показалось, что его сейчас стошнит.
— Позвольте мне проводить вас до дома.
— Сначала надо помочь собаке, — сказал он.
— Нет. Сначала надо помочь вам.
— Собака стоит в воде и воет. Я не спрашиваю вашего совета. Я сам расставляю приоритеты. — Он сделал попытку освободить свои руки, но она держала крепко.
Он перестал вырываться и позволил ей поддерживать себя.
По двум причинам. Во-первых, у него все еще кружилась голова. Во-вторых, ему это очень нравилось.
От Никкиты исходил терпкий цитрусовый аромат, и этот запах привел его в чувство.
Она ничего не говорила, просто держала его руки в своих. Все это продолжалось две минуты. Или три. Она была неразговорчива. И у нее были нежные руки. Изящные женские руки. И такие мягкие…
Конечно же они должны были показаться ему мягкими. Все женщины, с которыми Гейб встречался последние десять лет, были местными рыбачками, женщинами, которые зарабатывали себе на жизнь тяжелым физическим трудом. И только у одной женщины в его жизни были такие же нежные руки…
Он вспомнил о Лизабетт. Своей жене.
— Я пришел в себя, — наконец сказал Гейб, и тут же тишину нарушил очередной протяжный вой. — Собака.
