От Сызрани до Хвалынска — Черно-Затонские горы, от Хвалынска до Вольска — Девичьи, около Саратова — Угрюмские, под Камышином — Ушьи.
Кручи понизились. Смотрели с берегов татары. Едва струги подплывали — прятались. Сидели на отмелях орлы. Горько пахли степи полынью и ромашником. Изредка — песками — пробегал верблюд.
Ночью струги подошли к городу. Во тьме высились наугольные башни. «Неужто Кремль Московский?» — со сна подумал Ивашка. И, словно в ответ Ивашкиным мыслям, сказал Томило, стрелец: «Чисто Москва!» — и сплюнул за борт, на миг загасив плясавшую на воде звездку.
Город спал.
Струги пригрянули к Астрахани.
Тянуло горечью с низких песчаных берегов.
4
Задолго до света струги ушли вниз. Сперва решили проведать, что в городе, нет ли о стрельцах какого указа. Всех удивил Неклюд.
— Мне с вами не путь, — сказал он, — рыбы ловить не стану, иным делом хочу кормиться. А было бы чем вам меня вспомянуть — схожу за вестями в город…
Он быстро пошел вдоль берега, то исчезая за буграми, то вновь появляясь. Стрельцы долго смотрели ему вслед.
Потом они вышли на берег. Совсем близко лежала Астрахань. Крупный степной скот пылил по дороге. Рыба серебрилась на возах. Усатые чумаки покрикивали на волов.
Веселый, хмельной поп пришел в полдень к беглым.
— Ныне весна была красна, пенька росла толста! — кричал он, топая коваными сапогами. — И мы, богомольцы, ратуя делу святу, из той пеньки свили веревки долгие, чем бы из погребов бочки ловить. А нам в церковь ходить нельзя, вина не испив, ей-право!
— Где вино взял?
— Эй, ребята, кабак близко! — закричали стрельцы.
— Веди, отче!
— Гуля-а-ай!
Поп увел несколько человек с собою.
С ним ушел Илейка…
Беглые бродили по берегу. Лежали в челнах. У воды трещал костер. Солнце тонуло в песках. Волга плескала звонким, крутым накатом.
Смеркалось. Неклюда все не было. Не возвращались и стрельцы.
— Должно, загуляли, — сказал Глеб, — а Неклюда, мыслю я, зря послали: у меня к нему никак веры нет.
Костер задымил — и в воде замутилось огненное корневище.
— Я чаю, поздно здесь рекостав бывает, — сказал Томило.
— А у нас в Новегороде Волхов вовсе не мерзнет, — промолвил Ждан.
— Полно!
— Верно говорю — под Перынью, урочищем, вода завсегда живая.[17]
— С чего то?
— А как царь Иван у нас лютовал, с той поры и стало.
— Дивно дело!..
Голос у Ждана был густой, певучий. Грея над огнем руки, он заговорил:
— Приехал грозный царь в Новгород. Пошел в церковь к обедне. Глядит — за иконою грамотка (попы положили), а што в грамотке, никто не узнал. Только затрепенулся царь, распалился и велел народ рыть в Волхов.
