КАХОВКА
Ленинград 30-х годов. Улица Ракова. Театр эстрады и миниатюр. Художественный руководитель — композитор Дунаевский. Главный режиссер — Д.Г.Гутман.
Меня пригласили нарисовать серию шаржей для фойе. Сижу на репетиции. Делаю зарисовки.
Гутман говорит актеру:
— Много жестов! Много мимики! Все это надо экономить. Делайте все проще!
— Я ищу зерно, — отвечает актер.
— Это не элеватор, а театр, здесь играть надо! — говорит Гутман. — Понятно?
— Понятно, — отвечает актер и начинает репетировать сначала.
— Много текста, — кричит Гутман, — где автор? Почему автора нет на репетиции? Надо сократить текст!
— Пойдемте в кабинет, — говорит потихоньку Дунаевский, — я вам расскажу, что за человек Гутман.
Исаак Осипович останавливается на лестничной площадке, берет меня за лацкан и начинает рассказ:
— Однажды с Гутманом был такой случай. Он снимался в фильме «Дети капитана Гранта» в роли полковника — типичного шотландца с большими бакенбардами по моде того времени.
— Сегодня, — сказал ему оператор, — мы вас будем снимать в профиль. Вы пройдете перед аппаратом и произнесете такой-то текст.
Через пятнадцать минут Гутман был готов. Он загримировал только одну сторону лица — ту, которую видит кинокамера, и наклеил только одну бакенбарду.
Вот, что такое Давид Гутман, — заканчивает свой рассказ Дунаевский. — Дайте ему волю, и он сократит все.
Впрочем…
Мы входим в кабинет. Дунаевский садится к роялю.
— Послушайте, — говорит он, — новая песня. Для программы, которую мы сейчас готовим.
Пальцы его ложатся на клавиши. Он поет:
Кахо-овка, Кахов-ка, родная-я винтовка…
Голоса никакого, но поет он взволнованно. Музыка удивительно совпадает с романтической приподнятостью светловских стихов.
Дунаевский кончает петь и поворачивает ко мне голову. Я вижу вопросительную улыбку.
— Как вам нравится песня? — спрашивает он. — Можно ли здесь что-нибудь сократить?
— А разве Гутман собирался ее сократить?
— Представьте, — говорит Дунаевский. — Он двое суток продержал стихи и… — Дунаевский улыбается и протягивает мне листок бумаги. Я вижу напечатанный на машинке текст песни, а под ним, рядом с подписью Михаила Светлова, красным карандашом:
Из песни слов не выкинешь!
* * *
Об одном деятеле, склонном всех поучать, Светлов сказал:
— Только дурно воспитанный человек стремится всегда играть роль воспитателя.
— Он очень красочный человек, — сказали об одном писателе.
— Он не столько красочный, как разноцветный, — уточнил Михаил Аркадьевич. Лучше, если бы он был одного цвета, но определенного
