— Фрау Вагнер, — произнесла она с баварским акцентом, и я пожал ее плохо вытертую руку. — Вам следует зайти в канцелярию к фрау Хазе.
Взяв под локоть, она повела меня назад по коридору.
— Фрау Хазе, — сказала, войдя, Вагнер, — молодой человек будет у нас работать.
Фрау Хазе была лет пятидесяти. Примерно столько же было и другой находившейся в комнате женщине. Непринужденно расставив длинные ноги, она сидела на подлокотнике кресла. Ее красивое лицо отражало длительную борьбу с увяданием.
— Моя фамилия Шмидт.
— Редкая фамилия, — сказала дама с длинными ногами и подмигнула присутствующим всеми своими ухоженными морщинами. — Это правда, что вы не хотели идти в армию?
Я пожал плечами.
— Настоящий мужчина должен стремиться в армию. Вы ведь настоящий мужчина?
— Не трогайте мальчика, фрау Хоффманн, — без выражения сказала Хазе.
Фрау Хоффманн встала с подлокотника и подошла ко мне вплотную.
— Вы не обиделись? — спросила она с неожиданной нежностью.
Хоффманн была чуть выше меня, что действовало возбуждающе.
— Завтрак в девять, обед в час, — сообщила Вагнер. — Завтрак бесплатный, обед — всего семь марок, остальное берет на себя муниципалитет. Будете заказывать?
Три женщины молча смотрели на меня.
— Буду.
— И правильно, — сказала Хазе, — фрау Вагнер готовит очень вкусно.
В девять часов мы собрались в гостиной. Кроме знакомых мне дам за столом сидело еще человек семь, из которых по меньшей мере четверо были престарелыми. Хазе, чья главенствующая роль уже не вызывала сомнений, представила меня присутствующим. Затем была представлена неизвестная мне семерка, но я от волнения не запомнил ни одного имени. С первого раза в памяти осталось лишь то, что престарелых я угадал правильно, а расположившийся против меня мужчина в кожаном баварском пиджаке оказался массажистом Шульцем. Помимо крепкой фигуры и пиджака, Шульца отличали две вещи: золотая оправа очков и густые усы, развернутые пиками в стороны ближайших соседей.
Стулья вокруг стола были расставлены очень тесно, и только у моего стула я отметил зияние. Все объяснилось, когда через минуту в гостиную вкатили даму без ноги, и она причалила к столу прямо на своем инвалидном кресле. Поскольку имя ее также было связано с качением, мне удалось сразу же его запомнить: Кугель[2]. На ее строгом готическом лице чернели небольшие усики, не выдерживавшие, впрочем, никакого сравнения с пижонскими усами массажиста. Она приняла от Вагнер чашку чая и, зацепив ломтик лимона вилкой-трезубцем, осторожно погрузила его в темную дымящуюся жидкость. Чай Кугель начала пить не сразу. Из карманчика инвалидного кресла она достала пачку сигарет и не спеша закурила. Сигарету Кугель держала двумя пальцами — большим и указательным: так в старых фильмах держали мундштук. После каждой затяжки она клала руку на подлокотник кресла, так что волнистый, словно покрытый годовыми кольцами, ноготь ее большого пальца оказывался у самого моего лица. Выкурив половину сигареты, Кугель положила ее на край пепельницы и принялась за чай.
