Однажды мой гуру пришел и спросил меня, испытывал ли я то-то и то-то. Я ответил, что не испытывал ничего (подобного этому). «Как так? — спросил он. — На этом пути развития психических сил не должно быть и никогда не было такого случая, чтобы не произошло сдвига за очень короткий период, при условии, что нет преграды на пути. Что же тебе мешает? Не может быть, чтобы наш главный гуру не дал согласия на твое посвящение, так как в противном случае он бы не прислал дары и письмо. Продолжай медитировать!» Я был несколько встревожен этим посещением и даже на мгновение помыслил признаться в обмане, но мне недоставало смелости это сделать. Теперь больше, чем когда-либо, я сознавал, что должен подчиниться моему главному гуру ламе Марпе. Но в то же время я не прекращал усердно медитировать.
Тем временем лама закончил строительство дома для своего сына и написал ламе Нгогпа прислать ему для украшения дома ветки[113]. В письме говорилось, что, когда будет закончено строительство шпилей и карниза, лама Нгогпа должен прибыть сам, чтобы принять участие в церемонии освящения дома и праздновании совершеннолетия Додай-Бума, сына Марпы[114]. Далее Марпа писал, что знает, где я нахожусь, причем я был назван им «плохим человеком», и он просил ламу Нгогпа привести меня с собой.
Лама подошел к отверстию моей кельи и, прочитав мне письмо, высказал свое предположение: «Из того, что лама пишет о тебе, можно заключить, что он не давал тебе разрешения принять от меня посвящение». Я отвечал: «Сам лама мне своего согласия не давал, но его жена дала мне это письмо и реликвии, и с ними я был отправлен сюда». «Вот оно что, — сказал он. — Мы занимались бесполезным делом. Ты же должен знать, что нельзя рассчитывать на успех без согласия и благословения гуру. Не удивительно, что в тебе не проявился ни один из признаков духовного роста. Однако он приказывает тебе вернуться. Ты хочешь пойти?» Я попросил взять меня в качестве сопровождающего. Он ответил, что ветки посланы с носильщиками, и, пока носильщики не вернутся и не будет известна точная дата праздника, я должен оставаться в своем затворе.
По возвращении носильщиков он снова подошел к отверстию моей кельи, и мы вели продолжительную беседу о приближающейся церемонии освящения дома и передачи его сыну нашего гуру, который также должен был принять посвящение. Я спросил ламу, говорил ли кто-нибудь обо мне. «Да, — сказал Нгогпа, — жена нашего ламы спрашивала носильщиков о тебе, и, узнав от них, что ты находишься в затворе, она спросила, что ты делаешь там. И когда ей сказали, что ты всегда предпочитаешь уединение, она послала тебе эту игральную кость с одним из носильщиков. Она сама помогла ему привязать ее к поясу и наказала передать ее тебе в целости-сохранности». И Нгогпа вручил мне кость, вылепленную из глины. Я принял ее с благоговением и, зная, что ее касались руки моей Почтенной Матери, положил ее себе на голову.
