Vita brevis. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину | страница 6
Ужели ты никогда не продумывал до конца то, что произошло именно таким образом. Во всяком случае, это не явствует из твоих признаний. Но разве то, что произошло — покинуть возлюбленную ради спасения своей собственной души, — не является как раз изощрённой формой вероломства? Разве не легче было бы женщине перенести то, что мужчина покинул её, потому что хотел жениться, или ради того, что предпочёл ей другую женщину? Но никаких других женщин в твоей жизни не было, была лишь твоя собственная душа, которую ты любил куда больше меня. Собственную душу, Аврелий, вот что ты желал спасти! Ту самую душу, что некогда обретала покой у меня. Ты говорил, что никогда сам не испытывал желания жениться, пока у тебя была я. А эта предстоящая женитьба — лишь исполнение сыновнего долга. Да ты ведь всё равно не женился! Вовсе не из этого мира была твоя невеста!
И ещё был сын, сын и пред лицом Бога: я была такой же матерью Адеодату, каким ты был ему единокровным отцом. Это я носила его в своём чреве, и это я вскормила его своей грудью, потому что никакой другой кормилицы у нас не было. И я дозволила ему по-прежнему остаться у тебя, пишешь ты. Ни одна мать не поступит так добровольно, она не покинет своего единственного сына, если это не случается в момент величайшего горя. Но без тебя — рядом со мной — я не могла предъявить никаких требований, ведь никакого состояния у меня не было. Уж не по этой ли причине Моника хотела женить тебя на девушке из богатого сословия? Думается, это один грек сказал: «Справедливость свершается лишь среди равных»>{8}.
В Девятой книге ты молишь Бога принять твои откровения также и по поводу тех бесчисленных вещей, что ты обходишь молчанием. К этим обойдённым молчанием моментам относится и наша последняя встреча, и возможно, именно она и занимает твои мысли, ибо ты ни единым словом не упоминаешь, что ты делал целый год в Риме, прежде чем вернуться домой в Африку.
Когда ты вначале прилагаешь столь великие усилия, записывая свои признания римского периода, подобное игнорирование кажется мне чуть ли не позорным.
Что думаешь ты теперь обо всём происшедшем в Риме? Как могло это случиться с нами, Аврелий? Возможно, именно в этой жалкой каморке наверху на Авентине[23] и начались твои духовные самоистязания.
Ты, вероятно, получил весточку о том, что я, в известном смысле цела и невредима, прибыла в Остию[24]. Там я почти сразу нашла оказию — отправиться на корабле в Африку. Да и само морское путешествие, если учесть мои обстоятельства, прошло удачно. Во всяком случае, я вернулась домой, в Карфаген. И на этот раз о фрахте корабля позаботился ты сам. Так я второй раз была вновь отослана домой, в Африку, словно товар, предназначенный на продажу. С тех пор прошло много времени, и рана затянулась.
