Vita brevis. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину | страница 37

А возможно, в этом как раз и проявляется наше своеобразие творений Божьих — радоваться его созиданиям.

У меня снова появляется желание напомнить, что никогда не бывает слишком поздно последовать примеру царя Эдипа^>{147}. Ты словно бы заканчиваешь всё, предупреждая против тех искушений, причиной которых является человеческое любопытство: «…эти же самые внешние чувства внушают душе желание не наслаждаться в плоти, а исследовать с помощью плоти: это пустое и жадное любопытство рядится в одежду знания и науки. Оно состоит в стремлении знать…»^>{148} [103]

Так пишешь ты, ты, Аврелий, кто некогда был назначен на должность императорского учителя риторики в Милане. Если бы ты молчал, то по-прежнему остался бы философом^>{149}.

Далее, ты предупреждаешь против того, чтобы дозволить разуму нашему плениться ходом небесных звёзд или видом собаки, преследующей зайца. И ты предельно конкретно принимаешься за дело, чтобы со всеми подробностями живописать, как естественно впасть в искушение, дозволив себе радоваться тому, что видят твои глаза. Ты пишешь: «А когда я сижу дома, разве моё внимание часто не захватывает ящерица, занятая ловлей мух, или паук, опутывающий своими сетями попавших в плен насекомых? Пусть эти существа малы, но ведь дело тут в том же самом. В дальнейшем я перехожу к восхвалению Тебя, дивный Создатель, но не эта же мысль сразу захватывает моё внимание. Одно — быстро встать, другое — не падать»^>{150}[104].

Сама я невольно думаю об Икаре^>{151}. Сначала он быстро поднялся ввысь, но потом также — бах! бум! — и упал. Это потому, что забыл: он тоже был человеком. Если другое сравнение покажется тебе более удачным, я вообще могу напомнить тебе о том, что случилось с людьми в Вавилоне после того, как они попытались построить башню, такую высокую, что она доставала до самого неба.

Я пишу так же откровенно, как и ты, милостивый господин епископ, и письмо не краснеет^>{152}. Думаю, ты должен быть в полном изнеможении после всего, что ты пережил, в ужасном изнеможении, да ты этого и не скрываешь. Если бы ты только мог дать мне — и, стало быть, миру материальному — несколько часов твоей жизни на земле!

Всё кончено, Аврелий! Выходи из игры и ложись под смоковницей. Обнажи свои чувства, Аврелий, — хотя бы только в этот последний раз. Ради меня, Аврелий, и ради всего того, что мы с тобой некогда отдавали друг другу. Вдохни воздух, послушай пение птиц, взгляни на небосвод^>{153} и втяни в себя все запахи. Это и есть то, что является миром, вселенной, Аврелий, и он — здесь и сейчас. Здесь и сейчас! Ты пребывал в недрах лабиринта теологов и платоников. Но теперь — всё, ныне ты снова вернулся в мир, в дом людей.