Vita brevis. Письмо Флории Эмилии Аврелию Августину | страница 26

, которая могла бы вывести тебя из этих обманчивых ходов и привести обратно в тот Рай, где ты обитаешь, но в самой глубине лабиринта властвуют все теологи и платоники. Потому что всякий раз, когда в лабиринт попадает новый человек, их число увеличивается. Каждого из них совращают в его веру, и он полагает, что всё, находящиеся вне лабиринта, от дьявола. А теперь настала твоя очередь быть совращённым, и вскоре у тебя исчезнет всякое желание выбраться из лабиринта. Это потому, что ты тоже присоединился к толпе теологов, ныне и ты тоже превратился в этакого пожирателя людей[72] в глубине души этого тёмного лабиринта^>{101}. Или, может, лучше назвать тебя «ловцом человеков»^>{102}? Ты не забываешь женщину, которую любил, но восхваляешь Бога за то, что ныне разлучён с ней. Теперь она, по крайней мере, не может больше вводить тебя в искушение. Только в памяти твоей доселе живут… образы, прочно врезанные в неё привычкой^>{103}[73].

Да простит тебя Бог. Возможно, он сидит где-то и смотрит, как ты презираешь все его деяния. Ты столько раз пишешь в своих откровениях, что в прежней жизни был там, где Бога нет. Но, возможно, только ныне ты вступил на ложную стезю. Эдип также полагал, что он — на пути истинном, когда уехал из Дельф в Фивы. То была его трагическая ошибка. Насколько лучше было бы, если б он вместо Фив вернулся домой в Коринф к своим приёмным родителям. Также насколько лучше было бы, Аврелий, если бы ты нашёл дорогу домой в Карфаген. Здесь, Аврелий, мы по-прежнему ощущали бы любовь Бога в цветах и деревьях — и в Венере!

Напомню тебе несколько слов из Горация: «Думай, что каждый день, который светит, последний»^>{104}. Правда, точно не известно, последний ли этот нынешний день, но может и случиться, что он им станет. А кроме того, может статься, что какой-либо жизни для наших душ после смерти — нет. Это может случиться, старый ты ритор[74], и я хочу, чтобы ты снова обдумал подобную возможность. А что, если епископ Гиппона Царского совершил ошибку!

Жизнь коротка, слишком коротка! Но, быть может, живём мы здесь и ныне, и только здесь и ныне. Если это так, не повернулся ли ты тогда спиной к дням, что, несмотря на всё, сияют светом, — и не заблудился ли во мраке и мрачном лабиринте мысли, лабиринте, куда я не в силах проникнуть к тебе и снова вывести тебя на свет Божий?

Мы живём не вечно, Аврелий! Но это не означает, что нам не должно ловить отпущенные дни.

О душе своей — что ты любишь превыше всего — ты пишешь в конце Шестой книги: «Она вертелась и поворачивалась и с боку на бок, и на спину, и на живот — всё жёстко. В Тебе одном — покой»