А потом ты слёг в лихорадке, но я ходила за тобой и молилась за тебя.
Помню, как ты боялся умереть. Ты всё снова и снова спрашивал меня: «Ужели я ныне погибну?» Ибо ты ещё не обрёл средства для спасения своей души. Ты пишешь: «Лихорадка моя становилась всё тяжелее; я уходил и уходил в погибель. Куда ушёл бы я, если бы отошёл тогда? Конечно, по справедливому порядку Твоему, только в огонь и муки, достойные моих дел»>{69}[56].
Что же касается Гадеса, Аврелий! Это ведь не что иное, как искажённая мифология! Ты, который так насмехался над старыми рассказами о богах, ты, стало быть, по-прежнему думаешь о Боге гнева, что вечно желает карать и мучить людей за их деяния? К счастью, ты не думал так, лёжа в лихорадке в маленькой каморке в Риме. Ты лишь страшно боялся, что душа твоя погибнет>{70}. Не правда ли, я же была той, что должно было попытаться смягчить твой страх несколькими словами утешения из философии стоиков>{71}. Мы говорили также о назаретянине и о чаяниях христиан. Но никому из нас и в голову не приходило верить в это учение об огне и вечных муках. Для этого мы были слишком образованны. Но, стало быть, в огонь и вечные муки верит ныне высоко чтимый императорский учитель риторики? Он полагает, что через несколько лет епископ Гиппона, цел и невредим, будет жить в блаженстве Рая, меж тем как Флория Эмилия обречена на огонь и вечные муки, ибо она не дозволила ещё окрестить себя. Нет, милостивый господин епископ, это Вам дóлжно как можно скорее приспособить это учение, хотя меня не так уж мало беспокоит, что многие люди постоянно принимают крещение, а Церковь растёт. Мы оба ощущаем тот политический упадок, который в последнее время пережило наше общество. Тогда, возможно, не приходится удивляться тому, что нравы и обычаи претерпевают подобный же упадок!
Вскоре ты снова был здоров. Не забуду, как быстро отступила лихорадка, стоило тебе встать на ноги. И тогда мы вместе — ты и я — пошли в город. Несколько месяцев ты преподавал ораторское искусство, одновременно сам впитывая в себя все беседы с философами, именуемыми академиками>{72}[57]. Я постоянно бывала вместе с тобой, особенно когда тебе приходилось встречаться с новыми людьми. Ты был горд, горд, как триумфатор, тем, что я была рядом, и в не меньшей степени тем, что избрал меня так же, как я избрала тебя.
Это произошло, когда ты занял положение императорского учителя красноречия в Милане. Поездка туда была великим переживанием; возможно, это было также в то время, когда мы вместе проводили чудеснейшие часы нашей жизни. Помнишь ли, Аврелий, как мы вышли в тот прекрасный осенний день на улицу Via Cassia, — Адеодат, ты и я, ещё несколько друзей и все те, с кем мы не были знакомы прежде. Нас была целая компания.
