принадлежавший Уиллу. Но активно и добровольно способствовать смерти собственного сына?
Теперь ее манеры казались еще более холодными, а действия — пропитанными мрачным умыслом. Я злилась на нее и злилась на Уилла. Злилась на то, что они сделали меня ширмой. Злилась на то, что много раз сидела и думала, как его порадовать, как сделать его жизнь более счастливой или хотя бы терпимой. А когда не злилась, то горевала. Вспоминала, как сорвался голос миссис Трейнор, когда она пыталась утешать Джорджину, и мне было искренне жаль ее. Я знала, что ее положение невыносимо.
Но самым сильным чувством был ужас. Открывшаяся истина преследовала меня. Как можно жить, считая дни до собственной смерти? Как мог этот мужчина, чьей кожи — живой и теплой — я сегодня утром касалась, решиться оборвать свою жизнь? Как случилось, что при всеобщем одобрении эта кожа через шесть месяцев будет гнить под землей?
Я никому не могла рассказать. И это было хуже всего. Я стала соучастницей преступления Трейноров. Усталая и вялая, я позвонила Патрику и сказала, что плохо себя чувствую и останусь дома. Ничего страшного, он бегает десять километров, ответил он. В любом случае он ушел бы из спортивного клуба не раньше девяти. Увидимся в субботу. Патрик говорил рассеянно, как будто мыслями был уже в другом месте, на очередном воображаемом треке.
От ужина я отказалась. Я лежала в кровати, пока тяжесть мрачных мыслей не стала невыносимой, и в половине девятого спустилась вниз и молча уставилась в телевизор, примостившись рядом с дедушкой, единственным членом семьи, который гарантированно не стал бы задавать мне вопросов. Он сидел в своем любимом кресле, вперив остекленевший взгляд в телевизор. Я никогда не знала, действительно он смотрит или размышляет совершенно о другом.
— Тебе точно ничего не надо, милая? — возникла рядом мама с чашкой чая. В нашей семье считалось, что любую беду можно исправить чашкой чая.
— Нет. Я не голодна, спасибо.
Я заметила, как она посмотрела на папу. В последнее время родители поговаривали, что Трейноры слишком много от меня требуют, так как уход за инвалидом оказался слишком тяжелым. Я знала, скоро они станут винить себя в том, что уговорили меня поступить на работу.
Пусть думают, что так и есть.
Парадоксально, но на следующий день Уилл был в хорошей форме — непривычно разговорчивый, самоуверенный, бойкий. Возможно, он говорил больше, чем в любой предыдущий день. Похоже, ему хотелось со мной поцапаться, и он был разочарован, что я не подыграла.
