Охота продолжалась уже два часа, но олень держался. Сначала он увел за собой всю стаю из маленького леса Арамона к дороге Висельника, оттуда, не теряя гордого вида, — в Уаньи: олень был не из тех животных, что дают схватить себя за хвост любой паршивой таксе.
Все же у Бур-Фонтена олень стал уставать, ему уже трудно было уходить от преследования, и он начал петлять.
Сначала он вошел в ручей, вытекающий из Безмонского пруда и впадающий в Бурский пруд, поднялся по нему на одну восьмую льё — вода доходила ему до подколенок, — скакнул вправо, вернулся в ложе ручья, скакнул влево, а затем стал убегать так стремительно, как позволяли ему оставшиеся силы.
Но собак сеньора Жана не так легко было сбить со следа.
Умные и породистые псы сами разделили обязанности между собой. Одни побежали вверх по ручью, другие — вниз, одни искали справа, другие — слева, и вскоре им удалось разгадать хитрость зверя; стоило одной из собак залаять, и вся стая тут же оказалась рядом, продолжая преследовать оленя с тем же пылом и страстью, как будто он был в двадцати шагах перед ними.
Охотники, продолжая скакать и трубить, и собаки, не переставая лаять, приблизились к прудам Сент-Антуана, расположенным в нескольких сотнях шагов от опушки Уаньи.
Там, между Уаньи и Озере, стояла лачуга башмачника Тибо.
Расскажем немного о том, кто такой башмачник Тибо, подлинный герой нашей истории.
Может быть, вы спросите: как это я, выводивший на сцену королей, заставлявший принцев, герцогов и баронов играть второстепенные роли в моих романах, делаю главным героем моего повествования простого башмачника.
Я отвечу, что, во-первых, в моем милом Виллер-Котре башмачники встречаются куда чаще, чем бароны, герцоги и принцы, и что с тех пор, как я выбрал местом действия леса в окрестностях родного города, мне приходится, чтобы не выдумывать персонажей, подобных героям «Инков» г-на Мармонтеля или «Абенсераджей» г-на Флориана, сделать героем моего рассказа одного из настоящих жителей этих лесов.
Во-вторых, это не я выбираю героя, это он меня выбирает; хорош он или плох, но он распоряжается мной.
Теперь я постараюсь изобразить башмачника Тибо — простого башмачника — так же верно, как художник писал бы портрет владетельного принца, если бы тот хотел послать его своей невесте.
Тибо двадцать пять — двадцать семь лет, это высокий, сильный, хорошо сложенный человек, но ум его и душа явно омрачены: это постоянное недовольство, порожденное крупинкой зависти, которую Тибо испытывал невольно и, быть может, сам того не ведая, к любому, кому больше повезло в жизни.
