— Эти деяния великолепно смотрятся в свитках почёта, — заметил Дубаку. Вожак прайда не глуп. Он же мог сказать, что я что-то скрываю. — Но я чувствую, что это не всё.
— Не всё, — согласился я. — Ничего драматичного или героического. Только любопытство, от которого я так и не сумел избавиться.
Осталось всего два десантно-штурмовых корабля..
Первый поднимается под градом камней на пронзительно воющих протестующих двигателях. Секунду спустя он отрывается от обваливающейся земли, с лязгом убирает шасси и взрывается в яркой вспышке прометия. Челнок раздавила упавшая колонна и его обломки продолжают подёргиваться — похоже на судороги убитого животного — даже когда двигатели уже затихли.
Последний “Громовой ястреб” выпускает вихревые реактивные струи, от которых обжигает лёгкие, и начинает взлетать. Последние рыцари бегут и прыгают на погрузочную рампу, поднятую ожидавшими их братьями.
— В космос, — приказывает Людольд, он тяжело дышит и прислоняется спиной к стене грузового отсека. — Доставь нас в космос, Артарион.
Пилот подтверждает получение приказа и начинает набирать высоту.
— Гримальд, — верховный маршал стоит рядом с Мордредом, и его обветренное лицо резко контрастирует с посмертной маской капеллана.
— Сир.
— Ты последний из рыцарей в красных плащах.
Мгновение Мерек сомневается и почти возражает, что это невозможно. Но он стоял рядом с верховным маршалом, который наблюдал, как остальные эвакуируются, не желая покидать поле битвы раньше своих людей и союзников. И он не видел других выживших Братьев меча.
— Возможно это так, сир.
— Это так, — Людольд поворачивается к Мордреду. — Я же говорил тебе, что он любимчик судьбы?
Реклюзиарх ничего не отвечает, а просто смотрит ухмыляющимся черепом
Львы кивали друг другу и улыбались.
— Значит дело не только в доблести, — рискнул высказаться Экене. — А ещё и в везении. Вы выделялись среди братьев удачей не меньше чем свирепостью.
— Может быть, — согласился я. — Мордред был человеком настроения. Я так никогда и не узнал, почему он выбрал меня.
— Или почему ему велели выбрать вас.
— Или… что? — я редко терял дар речи. В эту ночь я почувствовал, как слова и воздух застряли в горле.
Или почему ему велели выбрать вас. Как мне велели выбрать Кинерика.
— Я не хотел обидеть, — произнёс Дубаку.
— Всё в порядке, никаких обид, — я едва не улыбнулся, хотя они всё равно бы ничего не увидели. Моя лицевая пластина — бывшая лицевая пластина Мордреда — позволяет скрывать эмоции. — Я рассказал историю, кузены.
