Очнулся опять от сильной боли. Ее причиняли толчки на неровностях дороги. Меня везла санитарная машина.
Набравшись сил, кое-как выговорил:
- Не гоните сильно машину. Больно...
- Что вы, товарищ командир! - услышал чей-то голос. - Машина едва крутит колесами.
Он был прав. Шофер вел машину тихо, с такой осторожностью, на какую был только способен...
В рентгеновском кабинете меня осторожно раздели, переложили на стол. Врачи начали осмотр. Прослушивая и слегка постукивая по всем частям изнывшего от боли тела, коротко, односложно обращались ко мне:
- Здесь болит? Здесь? Здесь?.. А у меня при каждом прикосновении рук вырывался стон.
- Болит!.. Болит!.. Больно!..
Комнату окутал мрак. Включили рентген. Прожужжал аппарат. Просвечивание закончилось.
Я лежал на холодном столе, врачи отошли в сторону. Кто-то включил притемненный свет, и медики, как заговорщики, склонившись над столом, начали тихо, перемешивая русскую речь с латынью, переговариваться.
Снова проваливаюсь в бездну... И вдруг мой обостренный слух уловил:
- Травмы внутренних органов... Гибель очевидна... Смерть наступит через несколько часов.
Неутихающая боль истерзала меня. А разговор врачей возмутил...
- Вы... вы... жестокие, бессердечные люди... Я слышал. Не мучьте меня больше... Дайте что-нибудь! - выкрикнул я, ругаясь.
- Товарищ летчик! Не надо волноваться. Потерпите, дорогой. Мы постараемся вам помочь... Потерпите, - говорила ласково и взволнованно женщина-врач, склонившись надо мной. - Успокойтесь, мы сделаем все, чтобы вам стало легче.
Я требовал:
- Дайте что-нибудь! Дайте!
Врачи у столика продолжали шептаться. Их перебил чей-то громкий голос:
- Сестра, вот ключи. В кабинете в шкафу, на верхней полке, склянка. Принесите, пожалуйста, ее.
Дверь открылась. Из коридора в кабинет на мгновение ворвался свет и отразился на никеле аппарата.
Женщина-врач держала мою руку, проверяя пульс.
Снова открылась дверь. Шаги... Опять коридорный свет разорвал темноту.
- Принесли? Дайте ему выпить.
Я слышал, как из сосуда лилась жидкость в стакан. Потом его поднесли к моим пересохшим губам, чуть-чуть приподняв мне голову.
- Выпейте, товарищ летчик, и вам будет легче. Я пил, не отрываясь. Пил, не ощущая ни запаха, ни вкуса, пока не осушил стакан. Сестра осторожно опустила мою голову. Прошло минуты две - три. Боль будто улетучилась, а силы стали прибывать. Я рывком поднялся. Сел, опустив со стола ноги, - и крикнул:
- Безобразие! Как вам не стыдно? Почему меня раздели! Отдайте белье. Где летное обмундирование? Завтра полеты. Будут летать молодые летчики. Я должен быть на полетах... Отдайте! Пустите!
