Однажды в воскресенье в обеденное время я проходил мимо Археологического музея. У меня было немного времени, и я подумал, не зайти ли мне туда. Я ходил по залам, рассматривая статуи. В одном из залов была группа с экскурсоводом. Стояла полнейшая тишина. Я подошел поближе. Но когда экскурсовод меня завидела, она шепнула группе:
— Подошел поп. Я попов не перевариваю. Но этот, мне кажется, не такой, как все.
Я подошел еще ближе и сказал:
— Добрый день.
— Добрый день, — ответила экскурсовод.
— Можно мне послушать то, о чем вы рассказываете?
— Конечно.
Мы ходили от одной скульптуры к другой. И вот мы встали перед статуей Зевса. Он восседал на своем
престоле и метал в людей молнии. Экскурсовод, закончив свой рассказ, повернулась ко мне и спросила:
— А вы, батюшка, что скажете? Как вам эта статуя?
— Я не разбираюсь в статуях, — ответил я. — Я лишь смотрю и удивляюсь искусству скульптора и творению Божию, которое совершенно, и понимаю, что скульптор, создавший это произведение, имел обостренное чувство Божественного. Посмотрите на Зевса: хоть он мечет в людей молнии, лицо его спокойно. Он не разгневан. Он — бесстрастен.
— Экскурсоводу и всей группе мое объяснение очень понравилось. О чем это нам говорит? О чем? О том, что Бог не одержим страстью даже тогда, когда нас наказывает.
Как–то я пошел учиться птицеводству.
Я во всем был любознателен, как уже вам сказал. Как–то я пошел учиться птицеводству. Правду вам говорю! Потом я ходил к профессору, который преподавал пчеловодство. К тому же родом он был с острова Керкира. В классе были совершенно разные люди: юноши, девушки, молодежь и старики. Закончив урок, преподаватель подошел ко мне и говорит:
— Геронда, знаешь, что я понял? То, что ты достигнешь больших успехов в пчеловодстве.
Я спрашиваю:
— Почему ты так решил?
— По тому, как ты смотришь и с каким вниманием слушаешь, я сделал вывод, что ты годишься на пчеловода. Ты преуспеешь. Ты будешь находить с пчелами общий язык, разговаривать с ними, и они тоже будут с тобой говорить.
Я ему отвечаю:
— Да, это так. Я буду разговаривать с пчелами, пойду на пасеку, буду слушать их, понимать их и резвиться с ними. Тогда я «потеряю» и рясу, и камилавку!
Я жаждал продолжить свой аскетический подвиг в любом месте, пусть даже в то время, когда я находился в центре Афин!
Но главным моим делом, с тех пор как я стал духовником, была исповедь. Я исповедовал бесконечными часами, днями и ночами, целыми сутками. Исповедовал либо в монастыре Святого Харалампия на Эвбее, либо в храме Святого Герасима, либо в монастыре Святого Николая, либо в Калисье, либо здесь, в монастыре. Даже когда болел, а болезней было много и были они продолжительные, хронические, я с любовью Христовой принимал те души, которые послал мне Бог.
