Ваня пробует улыбнуться, проводит рукой по губам – фухххх, мягкие, смайл работает.
«А где мои игрушки, я их тоже заберу, – вдруг вспоминает он. – Мотоциклик, мягкий резиновый молоток, кукла Желюзями, свинцовый Петрушка».
Врач снимает очки, протирает их полой белого бедного халата. «Бедный халат, – думает Ваня, – измазан кем-то раздавленным, едой испачкан, некому обстирывать врача».
«Ты выжил, – повторяет врач. – А они – нет. Мотоциклику вырезали печень и не успели вставить новенькую, мягкий молоток ухнул в пропасть, как будто специально, куклу Желюзями обманул капитан Мронский, и она из-за этого покончила с собой, наглотавшись стеклянных трубочек для нюхательного табака, а со свинцовым Петрушкой случилось такое, что я не буду даже говорить, детям нельзя говорить про это».
«Так я зря, получается, выжил», – смеется Ваня, все еще радуясь не купленной чертом улыбке.
«Ну, получается, зря, – подтверждает врач, – зато мне, возможно, дадут премию». Врач хочет улыбнуться, но не может и не умеет – и когда Ваня смотрит в его грустные свинцовые глаза, он видит, что рот вышит серебряными ниточками, а на самом деле его нет – ни рта нет, ни невозможности улыбки, получается, нет, ни разговора никакого не вытечет из нитяной подушечки врача.
«Выжил, – думает Ваня, – и даже не поговоришь об этом ни с кем Хоть бы кукла Желюзями осталась – сидели бы с ней на подоконнике, жевали ирис и болтали о смерти, как это было миллионы недель сладчайшего прошлого назад. Или свинцовый Петрушка – пили бы чай из яичных скорлупок, словно новорожденные, и он бы опять рассказывал мне о настурциях и мастурбации – все, что он знает. А куда теперь ушли его знания? К Богу? Богу не нужны такие знания, еще чего. Он и без моего Петрушки все знал», – морщится Ваня.
Ваня прощается с вышитым красными нитками врачом, еще раз улыбается, чтобы временно отогнать мысли о сделке, и уходит домой – в пустой красивый дом, где можно до утра думать о том, кому и как все же можно загнать эту идиотскую улыбку и корни вьющихся волос, – суки, ну пускай бы Петрушку хотя б вернули.
«Какой винтик? Отвечай, какой именно винтик?»
«Подвздошный вздрагивающий винтик украла у меня Сусанна», – тихо плачет Нюра.
«Нюра, успокойся. Смотри, у нее в руках ничего нет. Открой рот, Сусанна! Вот, и во рту тоже пусто».
«Я уже не Нюра, – забрызгала слезами мне весь передник, трясется мышиной тряпочкой в ладонях, – я не Нюра, я кто-то другой, она украла подвздошный вздрагивающий ааа…»
