Девушка поежилась.
— Мне холодно, — произнесла она, нервно сглотнув. — Не лучше ли поговорить в доме?
— Нет. Моя мать старательно следит за тем, чтобы мы с тобой не оставались наедине.
— Не могу представить почему, — еле слышно сказала Домине, чувствуя, как к щекам предательски приливает кровь.
— Не можешь? — Его смех звучал неприятно. — Тогда, очевидно, ты в последнее время не смотрела на себя в зеркало. Хорошее питание, свежий воздух и конный спорт пошли тебе на пользу. Ты становишься очень привлекательной девушкой.
— Благодарю вас, — пробормотала она, тщетно пытаясь сохранить небрежный тон.
Джеймс несколько секунд наслаждался произведенным эффектом, затем огляделся и произнес:
— Следуй за мной.
Он пустил лошадь легким галопом, и Домине покорно поскакала за ним, глядя по сторонам и стараясь запомнить какие-нибудь ориентиры, поскольку этот участок пустоши был ей малознаком. Вскоре она увидела, куда направлялся Джеймс. За ближайшей возвышенностью скрывался пастуший домик, на скорую руку сколоченный из необструганных досок и предназначенный, вероятно, для того, чтобы в непогоду давать приют фермерам, ищущим заблудившихся овец.
Остановившись возле домика, Джеймс спешился и привязал гунтера у коновязи, затем протянул руку подъехавшей Домине, но та легко спрыгнула на землю, отказавшись от его помощи, и вошла в домик. Это было скромное, выстуженное ветрами жилище, в самом центре стояли грубо сколоченные лавка и стол, в углу пылилась спиртовая плитка. Но, по крайней мере, здесь было теплее, чем на морозном утреннем воздухе, а в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь грязное оконце, уютно кружились пылинки:
— Что вы хотели мне сказать? Что мы уезжаем в Лондон через пару дней? — спросила Домине, присев на краешек лавки, подальше от опекуна.
Джеймс насупился.
— Откуда тебе это известно?
— От мистера Морли. Он сказал, что вашу пьесу скоро будут показывать по телевизору.
— Верно, — буркнул Джеймс, пиная сапогом ни в чем не повинную ножку стола. — Моя матушка, наверное, уже пожаловалась тебе, что я несколько дней подряд висел на телефоне. Теперь понадобилось мое непосредственное присутствие, к тому же для меня премьера этой пьесы очень важна.
— Конечно, — кивнула Домине.
— Дело в том, что я не хочу брать тебя с собой, — быстро продолжил он.
Девушка подняла голову.
— Что?
Мэннеринг вздохнул:
— Ты слышала, что я сказал, Домине. Я хочу, чтобы ты осталась в «Грей-Уитчиз».
— Но почему?! — с обидой выпалила она. — Вы настояли на том, чтобы я жила здесь, с вами, несмотря на то что дедушка Генри даже не упомянул мое имя в завещании. А теперь вы говорите, что возвращаетесь в Лондон и не берете меня с собой! Вы с самого начала собирались так со мной поступить — привезти сюда и бросить?
