Иосиф подумал, что она права, и обещал обговорить все с соседями... Вот он начинает запрягать лошадей, а солнце тем временем накаляет песок, накаляет скалы. Кругом тишина, город далеко, и все живое тоже далеко. Мария смотрит на Иосифа, на животных... И вдруг, не сдержавшись, плачет: она не может понять, что еще есть живые существа, способные двигаться, потому что в них движется влечение. Не может понять, что в каждой кобыле не сегодня так завтра проснется охота к тому блаженству, которое дарит ей жеребец.
Мария, томимая безосновательным страхом, снова подходит к Иосифу и говорит ему: «Муж мой... Мне нельзя возвращаться в город; оставь мне кобылу, которую мы собрались купить, и я подожду здесь, пока ты отведешь назад других лошадей и заключишь сделку». Иосиф и на этот раз согласился: он привязал вороную кобылу на краю площадки, где они разговаривали, после чего вместе с другими кобылами медленно тронулся в путь. Вскоре, однако, он вскочил на одну из лошадей, махнул Марии рукой и пустил своих кобыл рысью. Он хотел обернуться как можно быстрее, ибо кровь его тосковала по молодой жене. Мария долго смотрела ему вслед, а когда он скрылся из виду, в ней обосновалась скука, ибо для этой женщины не существовало вещей, о которых ей бы хотелось грезить. Земля вокруг была голой и выжженной солнцем. Мария подумала: не прокатиться ли верхом, чтобы скоротать время? Она сочла эту мысль неплохой, но не нашла в себе воли, чтобы подняться на ноги и вскочить на лошадь; да и потом, уже очень скоро она опять утратила ко всему интерес. Ближе к вечеру она все-таки встала, подошла к лошади, погладила ее и вскочила на нее, не отвязав повод. Ей было достаточно просто посидеть на кобыле, у которой такое теплое и полное жизни тело, что можно почувствовать, как бьется под шкурой сердце.
Уже стемнело, когда Иосиф с животными приблизился к городским воротам. Ставни лавок были закрыты, двери заперты на засов. Он поспешил к крестьянину и изложил ему свое предложение, и тот обрадовался, что в обмен на кобылу получит дом Марии. Они пошли к конюшне, чтобы поставить в стойла других лошадей. Подкинули им соломы и корма, а сами тем временем разговаривали, как разговаривают по вечерам крестьяне: о теплой погоде, и о корове, и о новом жеребце. Слова их были спокойными, движения - тоже. И каждый из них мог без тяжести на сердце подумать, что когда-нибудь перестанет существовать. Иосиф, среди прочего, упомянул и о том, что теперь хочет отправиться в путешествие; говоря это, он перегнулся через подоконник и взглянул на звезды; но они были слишком далеко, его мысли к ним не прилепились, и свои надежды он связывал не с ними.
