— К тому же они не пропускают сеансы, — добавил я.
— Верно, — продолжал Джейк, — и лишены домашней обстановки, которая портит им жизнь.
— Нет ни жен, ни мужей, ни детей, ни домашней еды.
— Ну да.
— Но разве мы не стремимся к тому, чтобы пациенты адаптировались как раз к домашней обстановке? — перебила доктор Феллони.
— Адаптировались к какой-нибудь обстановке, — ответил Джейк. — Я пытаюсь добиться, чтобы мои пациенты-негры, пройдя групповую терапию, увидели болезнь белого мира, прекратили возмущаться и нашли удовлетворение либо в своей жизни в отделении, либо в неизбежном прозябании в гетто.
— Да кто ж не видит, — сказал я, — что мир белых болен. Посмотрите на миллионы голодающих в Восточной Германии.
Джейк притормозил на мгновение: он привык, что с ним соглашаются, но сейчас был не вполне уверен, не скрывается ли в моем заявлении какой-нибудь подвох. С блеском, составлявшим его суть, он уклонился от прямого ответа:
— Наша работа — обколоть психологическим пенициллином все общественное устройство, и белое и черное, и мы это делаем.
— А что касается миссис Лансинг, — сказала доктор Феллони, — вы по-прежнему считаете, что ее стоит выпустить?
— Это твое дитя, Рената, но помни: «Не уверен — не выпускай».
Доктор Манн рыгнул, и это было явным предупредительным сигналом, что он собирается говорить. Мы посмотрели на него с уважением.
— Джейк, — сказал он, — из тебя вышел бы прекрасный начальник концлагеря.
Молчание. Тогда я сказал:
— Что за мерзкая чушь! Джейк хочет помочь своим пациентам, а не уничтожить их. И, между прочим, в концлагерях начальник временами… морил их голодом.
Молчание. Доктор Манн, казалось, жевал жвачку; доктор Феллони медленно двигала головой вправо-влево и вверх-вниз, как зритель на теннисном матче, который целиком состоит из высоких подач. Джейк резко подался вперед и, бесстрашно глядя в безмятежное лицо доктора Манна, выпалил со стремительностью пишущей машинки:
— Не знаю, что ты имеешь в виду, Тим. Я в любой момент готов сравнить истории болезни моих пациентов с твоими. Моя политика выписки пациентов та же, что у директора. Думаю, ты должен извиниться.
— Совершенно верно, — доктор Манн вытер рот салфеткой (или, возможно, обгрыз ее). — Прошу прощения. Из меня тоже вышел бы прекрасный начальник. Единственный, кто им не стал бы, — это Люк, он бы всех выпустил — из прихоти.
Доктор Манн не испытывал энтузиазма по поводу выписки Артуро Тосканини Джонса.
— Нет, не выпустил бы, — сказал я. — Будь я начальником, я бы увеличил норму питания на двести процентов и ставил бы на заключенных эксперименты, которые за год продвинули бы психиатрию на сто лет вперед по сравнению с Фрейдом.
