У этого рослого господина с лошадиными зубами и маленькими тусклыми глазками случился творческий кризис, и он ходил ко мне шесть месяцев кряду в надежде вернуть работоспособность. На протяжении трех лет он не мог написать ничего, кроме собственного имени и, дабы поддержать свое реноме ученого, вынужден был переписывать с минимальными правками свои курсовые работы, написанные на втором курсе Мичиганского университета, и печатать их в качестве статей в ежеквартальных журналах. Поскольку дальше второго абзаца их все равно никто не читал, за руку профессора не поймали, и за год до того, как обратиться ко мне, он, благодаря впечатляющему списку публикаций, сумел заключить бессрочный контракт.
Я без всякого энтузиазма работал над амбивалентными чувствами, которые он испытывал к своему отцу, над латентной гомосексуальностью и ложными представлениями о самом себе, и вот в один прекрасный день под воздействием кубика терпение мое лопнуло.
— Богглс, — сказал я ему в то утро (заметим, что прежде я неизменно называл его «профессор Богглс»), — Богглс, как вы посмотрите на то, что мы перестанем ковыряться в этом дерьме и перейдем к сути? Почему вы не хотите честно и открыто заявить, что писать больше не будете?
Профессор Богглс, который едва успел лечь на кушетку и не успел еще вымолвить ни слова, дрогнул, как мясистый лист подсолнуха под первым дуновением бури.
— Что, простите?
— Зачем вам писать?
— Это долгое время приносило мне радость.
— Merde[37].
Он привстал и взглянул на дверь, словно ожидая, что Бэтмен ворвется в кабинет и спасет его.
— Я к вам пришел не потому, что страдаю неврозом, а в надежде преодолеть очень простой кризис, а вы…
— Вы напоминаете мне умирающего от рака, который жалуется на насморк.
— …а вы, расписавшись в своей неспособности мне помочь, уговариваете меня бросить научную деятельность. Я нахожу, что это…
— Вы находите, что это вам неприятно. Но только представьте себе, как славно будет, как только вы бросите попытки публиковаться! Сколько раз за последние шесть лет вы смотрели на дерево?
— Я видел множество деревьев, я желаю писать и печататься, и я не знаю, какая муха укусила вас сегодня!
— Я сбросил маску, Богглс. Я долго морочил вам голову психиатрическими играми, я придуривался, делая вид, будто мы заняты чем-то очень важным, толкуя про анальную стадию, объект-катексис[38], латентный гомосексуализм и тому подобное, но теперь понял: вас может вылечить только посвящение в таинства, лежащие за внешней стороной, прямо в лоб, так сказать. Прямо в лоб — это символизм, Богглз, это…
