Итак, первый вариант определился — конец роману! Взбунтовавшись, я под номером два написал: «Поступлю так, как захочет Арлин» (отважное решение для теперешней нашей ситуации), под номером три обозначил свое намерение вторично при первом же удобном случае соблазнить ее. Нет, это слишком неопределенно. Лучше так: «Я постараюсь соблазнить ее… э-э-э… в субботу вечером» (Экштейны устраивали у себя вечеринку).
Номер четыре: я — сперва показалось, что три варианта развития событий исчерпали спектр возможностей, но нет, не тут-то было! — скажу ей, едва лишь останусь с ней наедине, что хоть и люблю ее так, что словами не выразишь, считаю, что во имя детей наши отношения должны стать платоническими. Номер пять: поступлю по обстоятельствам, и пусть поведение мое определяет безотчетный порыв (очередной пример малодушия). Номер шесть: во вторник после обеда (по моим сведениям, она будет дома одна) спущусь к ней и изнасилую более реалистично (т. е. без всяких нежностей и обольщений).
Я перечитал свой список, блаженно улыбнулся и подкинул кубик. Выпала четверка — платоническая любовь. Платоническая любовь? Как она сюда попала? На миг я оторопел. Потом решил, что номер четыре можно трактовать в том смысле, что Арлин может отговорить меня от платонизма.
А в субботу вечером Арлин встретила меня на пороге в прелестном синем вечернем платье, которого я прежде не видел (да и Джейк тоже), со стаканом виски в руке и взглядом широко открытых глаз, глядевших с благоговейным страхом или просто невидяще (поскольку была без очков). Протянув мне скотч (Лил все еще одевалась и не успела спуститься), Арлин упорхнула в другой конец комнаты. Я подошел к небольшой группе психиатров с Джейком в центре и выслушал последовательную серию монологов, посвященных различным способам уклонения от подоходного налога.
Подавленный, я поплелся за Арлин, и лирические строки прилипли к моим устам, как крошки от домашнего печенья. А она с беспомощной улыбкой металась от кухонного бара к гостям, убегала, не дослушав до конца фразу, под предлогом, что кому-то что-то понадобилось. Я никогда еще не видел ее в таком маниакальном состоянии. Когда же наконец я настиг ее на кухне, Арлин не сводила глаз с фотографии Эмпайр-стейт-билдинг, а, впрочем, может быть, не с нее, а с висевшего чуть ниже календаря, где оранжевыми квадратиками были помечены все праздничные дни.
Обернувшись, она взглянула на меня широко открытыми невидящими глазами, в которых был все тот же благоговейный ужас, и пугающе громко спросила:
