С минуту он колебался, терзаемый чувством долга по отношению к Вальдеку и группе, которой он теперь был необходим, и всем тем, что связывало его со мной.
— Хорошо, я спускаюсь, — наконец решился Весек.
Я с облегчением вздохнул.
— Знаешь, я тоже чувствую себя неважно. У меня болят лобные пазухи, хочу подлечиться немного, — вслух оправдывался он перед самим собой.
— Как знаешь, — пожал плечами Вальдек.
В девять мы направились вниз, на базу, по нашим вчерашним следам.
Соболь и Вальдек остались одни вместе с шерпами. Поддерживаемый Весеком, я спускался первым на короткой верёвке, но настолько ослаб, что ноги у меня заплетались. После двух мы добрались до базового лагеря. Анджей Петрашек забрал нас в свою палатку, осмотрел, измерил температуру, назначил лекарства: Юзеку какие-то антибиотики, а мне изохин.
После обеда мы влезли в спальные мешки. У меня температура оказалась тридцать восемь, у Юзека тоже около этого.
Большой, Гардас и Рубинек сегодня из базового лагеря спустились в долину Рамтанга. Первые двое недостаточно акклиматизировались, и Доктор рекомендовал им сойти еще ниже. Они намеревались заняться ловлей бабочек. Гардас собирался пополнить свои коллекции растений. А тем временем после полудня поднялся сильный ветер, погода испортилась, приплыл туман, а вечером повалил снег. Как-то при такой погоде удастся их прогулка? Но важнее было, каково положение наверху?
— Что они сообщили по радиотелефону? — полный тревоги, обратился я к Весеку.
— Они вместе с двумя шерпами добрались до лагеря у перевала. Потом шерпы спустились на высоту 5600, а они остались. Не знаю, удалось ли им чего-нибудь добиться. Вряд ли, погода ужасная, снегопад.
9 мая
Снова утро встретило нас белизной. За ночь выпало больше двадцати сантиметров снега. Палатки прогибались под его тяжестью. Видимости никакой, вокруг базового лагеря и над ледопадом повис густой туман.
Мы встретились за завтраком. На лицах ребят отразились трудности предыдущих дней, вид у них был кислый, губы покрыты сыпью, которая мешала есть. Они молча прихлёбывали молочный суп.
Мацек, пожалуй, уже пришел в себя, но его юмор скорее напоминал юмор висельника:
— Пано-о-ве! Эта гора — дьявольский кукиш! Просто опупеть можно в этих проклятых снегах! Почувствовать бы солнце, теплое прикосновение скал, запах растительности на граните — вот удовольствие! Вот это альпинизм! А здесь чертова дыра! Думали ли вы когда-нибудь, — язвительно шипел он, — что окажетесь в таких условиях, где, чтобы отправить письмо, надо с десяток дней шпарить вниз?! Чертова дыра! — с яростью повторял он.
