— Не бей меня, батюшка! — взмолилась воровка. Борич хмыкнул — то было лишь начало. Брезгливо прищурившись, разорвал на девке одежку — та поддалась легко, словно гнилая, расползлась по ниточке, обнажив грудь и плечи. Вот по смуглым от въевшейся грязи плечам этим, по грудям с крупными коричневатыми сосками и прошлась яростная плеть Огнищанина. Девчонка верещала, каталась по полу, пытаясь забиться под лавку, и все повторяла: — Не бей…
— Это я-то бью? — Борич, тяжело дыша, опустил плеть, наклонился к деве, взял ее за подбородок крючковатыми, неожиданно сильными пальцами. — Не знаешь ты, как бьют. Вот отдам на правеж, узнаешь.
— Ой, не отдавай, дядько.
— Кому дядько, а тебе — господине!
— Не отдавай, господине, — послушно пролепетала дева.
Огнищанин подошел к сундуку, оглянулся:
— Может, и не отдам. Добрый я.
Девчонка затравленно глядела на него из-под грязной копны спутанных, падающих прямо на глаза волос.
— Посажу пока тебя на цепь. — Он вытащил из сундука ошейник с замком, по-хозяйски подозвал деву. Та не сопротивлялась. Надев ошейник на шею, Борич замкнул его хитрым замком, пристегнул к длинной цепи, другой конец которой закинул за наружную скобу двери. Осмотрел сделанное:
— Так пока поживешь. Будешь послушной, ослобоню, нет — на правеж отправлю.
Девчонка часто задышала:
— Токмо не на правеж!
Огнищанин, нехорошо улыбаясь, вышел. Покормил собаку вчерашними щами — пес заурчал благостно. Борич погладил его по косматой башке — умный зверюга, сильный — и, взяв деревянные ведра, принес в дом воды. Кивнул на очаг:
— Вон котел: согрей, вымойся.
Сам вышел ненадолго. Налил псу воды в деревянную плошку, тот захлебал, и Огнищанин вернулся обратно в избу. Постоял в дверях, глядя, как моется избитая дева, — тело у нее оказалось хорошим, крепким, хоть и худым, аж кости торчали. Ничего, были бы кости…
Подойдя ближе, Борич уселся на лавку:
— Вымылась?
Дева, стесняясь, прикрылась руками.
— Чего жмешься, тля? На правеж захотела? Иль плети отведать?
Огнищанин потянулся к плетке.
— Не бей, — жалобно попросила дева.
Борич швырнул ей рядно — вытрись… Не дожидаясь, скинул штаны, подошел к девице, положил руку на спину:
— А нагнись-ко…
Воровка покорно нагнулась…
Борич проделал с ней все, чему обучали девок-рабынь в доме царьградского работорговца Естифея, у которого и сам провел в рабстве три долгих года. Потом похлопал ее довольно по ягодицам, улыбнулся — а ведь не прогадал с девкой! Не девственна, да что с того? Для похоти-то другое надо. Обернулся к обнаженной деве — та стыдливо запунцовела. Взяв плеть, позвал:
