А идеальным он не был. Ему вообще не следовало жениться. Жили они вполне счастливо, и, пока не родилась Саманта, Рона преподавала английский и литературу в Эдинбурге. Потом, однако, мелкие ссоры и придирки начали понемногу оборачиваться долгими, напряженными периодами обид и внешних подозрений. Встречается ли она с другим мужчиной, учителем из ее школы? Встречается ли он с другой женщиной, когда, по его утверждению, занят работой на своих бесчисленных сдвоенных дежурствах? Употребляет ли она наркотики без его ведома? Берет ли он без ее ведома взятки? Оба в глубине души были уверены в беспочвенности своих подозрений, и вовсе не от них зависела тогда их семейная жизнь. Нет, им грозила более серьезная опасность, хотя неотвратимости ее ни один из супругов не осознавал до той поры, пока не стало слишком поздно. Снова и снова они, крепко обнявшись, выясняли и налаживали отношения, точно в какой-нибудь нравоучительной истории или мыльной опере. Они сходились на том, что нельзя рисковать счастьем ребенка.
И вот этот ребенок буквально на глазах превращается в женщину. Ребус невольно бросал на Саманту оценивающие и виноватые взгляды, когда они шли через парк, вокруг замка и к кинотеатру «Эй-би-си» на Лотиан-роуд. Она еще была по-детски угловатой, но уверенно и неотвратимо превращалась в красавицу, и неотвратимость эта сама по себе поражала — и ужасала. В конце концов, он приходился ей отцом. Что, черт побери, должен чувствовать отец взрослеющей красавицы дочери?
— Хочешь, расскажу про нового маминого ухажера?
— Ты отлично знаешь, что хочу.
Она захихикала. Девчоночьего в ней было по-прежнему много, однако при этом даже хихиканье уже казалось другим — более сдержанным, более женским.
— Он якобы поэт, но на самом деле у него еще даже ни одной книжки не вышло. Да и стихи у него паршивые, но мама ни за что ему об этом не скажет. Она думает, что у него солнышко светит сам знаешь откуда.
Рассчитывала ли она произвести на него впечатление всеми этими «взрослыми» словечками? По мнению Ребуса, да.
— Сколько ему лет? — спросил Ребус, испугавшись своего неожиданно проснувшегося самолюбия.
— Не знаю. Двадцать, наверно.
Испуг прошел, и началось головокружение. Двадцать. Связался черт с младенцем. Боже мой! Как все это влияет на Сэмми? На Саманту, притворяющуюся взрослой? Ребус боялся даже подумать об этом — впрочем, он и не был психоаналитиком. Это была область Роны, по крайней мере когда-то.
