Корреспондент страдал одышкой и теперь, кое-как взобравшись на высоту, то и дело хватался за сердце. Безжизненное тело Кошелева бережно положили на брезент. Офицеры и матросы безмолвно поснимали каски и склонили головы.
После тяжелой паузы корреспондент, личность глубоко штатская, не вытерпел и с чисто профессиональным любопытством опросил:
— Как вы думаете, что заставило этого несомненно талантливого геолога бросить свои исследования и уехать на фронт?
Командующий нахмурился. Вопрос показался ему сейчас неуместным. Он ничего не ответил, только болезненно сощурил глаза. Да и что он мог ответить этому человеку, страдающему одышкой?
«Что заставило? А почему вы решили, что его нужно было заставлять?» — хотелось резко спросить корреспондента, но он сдержался.
Командующий развернул телеграмму, которая предназначалась Кошелеву, и прочитал:
«Ваши предположения подтвердились. Экспедиция Дороховой открыла богатое месторождение, По праву первооткрывателей коллектив экспедиции решил присвоить одному из отрогов хребта имя Андрея Кошелева…»
— Андрей Кошелев всю свою жизнь мечтал о неведомых науке вершинах, а погиб, защищая эту высотку на чужой земле, — негромко сказал командующий. — Его именем назван один из хребтов в Якутии. Но разве эта опаленная огнем войны безымянная высотка по своему значению для судеб людей ниже тех заснеженных вершин? Я думаю, будет правильно, если эту высоту мы также назовем именем Кошелева… — И неожиданно зло крикнул корреспонденту: — Да снимите же шапку, черт, вас побери!..
…Крутой выщербленной стеной обрывается бурая пустыня в Каспий. Здесь, на самом краю пропасти, стоит белый маяк. В небольшом домике, прижавшемся к башне, коротает свой век смотритель маяка Илья Кошелев, бывший матрос с «Карла Либкнехта». Это высокий, сутуловатый старик с тяжелыми, всегда сдвинутыми седыми бровями, угрюмый, молчаливый. Четыре года назад он похоронил старуху и теперь живет один. Илье давно перевалило за шестьдесят, и начальство не раз предлагало ему уйти на пенсию. Но в таких случаях смотритель неизменно отвечал:
— Вот вернется Андрюша… Тогда и сам уйду. В Ленинград, слышь, обещал забрать…
Люди понимающе переглядывались, покачивали головами и оставляли старика в покое.
Молодых своих помощников Илья недолюбливал и не доверял им: шумливый, легкомысленный народ! Каждый вечер в точно назначенный час он сам зажигал фонарь и делал об этом пометку в журнале. Днем он брал подзорную трубу и поднимался на галерею маяка. Часами всматривался в слепящую даль моря: не покажется ли белый пароход?..
