Это дало право отцу Александру сделать вывод: «Религиозная интуиция Сократа составляет душу всей его философии. Поскольку Бог есть Добро, образованный им мир предназначен для радости, гармонии, для блага. Верить в это не означает, однако, отказаться от разума. И философ пытается подойти к идее Бога с помощью своего индуктивного метода».
Сократ не давал «доказательства» бытия Божия. Но, по точному наблюдению отца Александра, он находил непосредственно в самом человеке отражение духовного, божественного принципа, которое только и позволяет людям быть разумными и творческими существами. Иными словами, если бы Сократ мог говорить на языке христианской теологии, он бы сказал, что человек есть образ и подобие Божие.
А как же боги, на которых так часто ссылался Сократ? Разве не противоречит их существование его же «единому Высшему Благу»? Но под богами Сократ разумел известные ему по опыту тайные силы, влияющие на жизнь человека, и все эти силы подчинены единому божественному Благу. Почему бы им не называться богами? «Напрасно люди надеются подкрепить их дарами, не отрекаясь от зла. Боги — помощники человека, но они могут содействовать ему только в добре, ибо только оно есть высшая цель и богов и людей».
Из всего этого видно, заключал отец Александр, что Сократово «богословие» стоит ближе к библейскому учению, чем всё, чего достигла античная мысль до Сократа. Но если глубинный исток веры Сократа находится вне плоскости разума, то чем объяснить рационалистический характер его философии? «Думается, — писал отец Александр, — у мудреца были основания не слишком доверять иррациональному началу. Его проявления он видел в эллинской мистике, но добра там не находил. Поэтому он ощущал иррациональное как злую, разрушительную стихию и стремился обуздать ее. Он противился тяге греческого духа ко всему сумеречному и подсознательному. Судьба и природа, чувственность и демонические страсти — всё это представлялось Сократу клокочущим морем, готовым затопить остров разума и добродетели. Именно защищая их, Сократ силился заключить этику в крепость рационализма. Быть может, Сократ даже сознательно сужал размах своего духа. Он признавался, что много раз слышал во сне вещий голос, призывавший его «творить на поприще муз», но он боялся этого голоса и предпочел довериться разуму».
«Сократ показал, — делает вывод отец Александр, — что вера и разум совместимы, что религия не есть нечто иррациональное, однако пример самой его личности показывает, что ни вера, ни нравственность не строятся одной лишь логикой».
