Господь действует не так, как действуем мы: Он присутствует в самой глубине нашей жизни, Он берет нашу боль на Себя, Он страдает вместе с теми, кого мучают и распинают. Он не требует, а просит, смиренно просит нас опомниться, покаяться, начать, наконец, жить по Его заповедям. Его любовь и милосердие проявились еще вот в чем: предельную концентрацию зла, явленную в XX веке, Он уравновесил предельной концентрацией света. Воздвигнутые им мученики и святые, как факелы, освещали собой ночь XX столетия, Это было в России и в Германии, в Мексике и в Китае, в Испании и в Камбодже.
Сегодня уже говорилось о жертвах Октябрьского переворота в России, о сонме наших новомучеников, многие из которых канонизированы Русской Православной Церковью. Если вспомнить мучеников за веру в годы Второй мировой войны, надо прежде всего назвать имена Максимилиана Кольбе, Дитриха Бонхёффера, матери Марии Скобцовой. Все они погибли в гитлеровских концлагерях и застенках. Все они отдали жизнь за «малых сих», а значит — за Христа. Католик, протестант, православная, они символизируют собой единство Вселенской Церкви — вопреки всем разделениям и расколам. Если говорить о послевоенных годах, надо в первую очередь назвать имена Мартина Лютера Кинга и ксёндза Ежи Попелушко.
Последний христианский мученик XX века — отец Александр Мень. От первомученика Стефана до Александра Меня — так протянулась через века и тысячелетия героическая цепочка верных — мучеников и святых, прославивших Господа и прославленных Им. В том мартирологе, который представил нам сегодня митрополит Ювеналий, не хватает одного имени. Вы понимаете — какого.
Отец Александр Мень — это эпоха в истории Церкви, и она не закончилась в XX веке, она уходит в будущее. Но земная жизнь отца Александра протекла именно в XX веке, и тоже неслучайно, Многие светильники веры были загашены. Россия стала оплотом не только мирового атеизма, но и мирового демонизма, империей зла в самом прямом смысле слова. Погром Церкви был настолько устрашающим, что она едва могла поднять голову и вынуждена была сотрудничать с безбожной властью. У нее хватало сил лишь на самосохранение. Мало этого, Церковь не смогла избавиться от того, что Бердяев считал самым большим ее грехом, главным корнем бед и страданий России, — от двоеверия, т. е. от соединения православия с язычеством. Язычество проявилось, в частности, в безраздельном подчинении государству, империи, царю или генсеку и в «новом идолослужении, эпидемическом безумии национализма» (выражение Владимира Соловьева).
