. Очень далеко от нас, на другой стороне земного шара, в Венесуэле, жил человек по имени Карлос Торрес. Он уехал в Италию, чтобы изучать теологию и стал там священником. Это был крепкий, здоровый, жизнерадостный человек, физически очень сильный. Но вот он заболел. Заболел тяжело: у него был рак — опухоль на шее. Делали всё возможное: операции, химиотерапию, облучение. Ничего не помогло. Болезнь охватила всё тело, не осталось органа, где не было бы метастазов.
А теперь я вам прочту это свидетельство. «В 1995 году у него (отца Карлоса. — В. И.) повысилась температура. Врачи считали, что всё кончено: не стоит уже мучить пациента лечением, лучше дать ему угаснуть, испытывая как можно меньше боли. Но ему еще очень хотелось жить, и он молился о том, чтобы жизнь была ему дарована, хотя это и казалось невозможным. Он прекрасно понимал, что с точки зрения врачей всё кончено, и тут, как он сам рассказывает, ему стало страшно. В горе и страхе он обратился к отцу Александру Меню, моля его заступиться перед Господом и вымолить для него исцеление». Исцеление наступило, поразив всех врачей, которые в его истории болезни записали коротко и просто: «Полное выздоровление».
«А почему именно к отцу Александру Меню вы обратились? — спрашивает интервьюировавший отца Карлоса итальянский журналист. — И что вы вообще о нем знали, вы, католический священник, латиноамериканец, такой, казалось бы, далекий во всех отношениях?
Ответ. Я знал, что он — мученик за Христа. Его убили за его христианскую веру. Всю свою жизнь он был свидетелем. Он свидетельствовал о Боге в мире, где была провозглашена ненависть к Богу. Он жил, зная, что каждый день может стать последним днем жизни. Его преследовали, ему угрожали, его унижали и оскорбляли. И всё это он переносил не жалуясь, потому что любил Бога. И в конце концов его убили. Я считаю его святым, и к нему я обратился, моля о заступничестве. Я не имел счастья знать его при жизни, но прочитал про него всё, что было написано на доступных мне языках. Мне кажется также, что он стал как бы символом, надеждой той катакомбной Церкви, Церкви мучеников, которая в 90–е годы вновь получила возможность свободно молиться. Мне кажется также, что фактически он стал духовным главой Русской Православной Церкви. После 70 лет атеистического коммунизма он первым по–настоящему заговорил о Боге, о Христе. За это его и ненавидели все его прежние враги, за это и убили.
Вопрос.
