— Пожалуйста! — сказал Том. — Я сочту это знаком дружеского расположения с вашей стороны.
— Я вам не мешаю? — спросил Мартин, глядя сверху вниз на мистера Пинча, который смотрел на огонь из-за его колена.
— Ничуть! — воскликнул Том.
— Надо вам знать прежде всего, — начал Мартин с некоторым усилием, как будто эта исповедь была ему не совсем приятна, — что меня воспитывали с ранних лет в надежде на большое наследство и приучили думать, что со временем я буду очень богат. Так оно и было бы, если б не вмешались некоторые причины и обстоятельства, о которых я и собираюсь вам рассказать. Они-то и привели к тому, что меня лишили наследства.
— Ваш отец лишил вас наследства? — спросил мистер Пинч, широко раскрыв глаза.
— Мой дедушка. Родителей у меня давно уже нет, я их едва помню.
— И у меня тоже их нет, — сказал Том, робко дотронувшись до руки молодого человека. — Боже мой!
— Ну, что до этого, то, знаете ли, Пинч, — по свойственной ему манере отрывисто и резко продолжал Мартин, опять мешая в камине, — очень хорошо и похвально любить родителей, если они живы, и не забывать их, если они умерли, когда вы их хоть сколько-нибудь знали. А я своих родителей почти не видел: нечего и ждать от меня особенной чувствительности. Да ее и нет; что правда, то правда.
Мистер Пинч как раз в это время задумчиво смотрел на решетку в камине. Но как только его собеседник умолк, он вздрогнул и сказал:
— О да, разумеется! — и снова притих, готовясь слушать дальше.
— Одним словом, — продолжал Мартин, — всю жизнь меня воспитывал и содержал вот этот самый дедушка, о котором я только что говорил. Ну, у него есть свои хорошие черты, нечего отрицать, я этого от вас и не скрываю, зато у него имеются два крупных недостатка, и в них-то вся беда. Во-первых, это такой упрямец, какого на свете не сыщешь. Во-вторых, он самый отвратительный эгоист.
— Да неужели? — воскликнул Том.
— Эгоизм и упрямство этого человека, — отвечал Мартин, — просто переходят все границы. Я не раз слыхал, что наша семья искони отличалась этими недостатками, и думаю, что в этом есть доля правды. Сам я этого знать не могу. Я только могу благодарить бога за то, что эти качества не перешли ко мне, и приложу все старания, чтобы не заразиться ими.
— Да, конечно, — сказал мистер Пинч. — Так и следует.
— Вот видите ли, — заключил Мартин, снова помешав угли в камине и придвинувшись к огню еще ближе, — как эгоист — он очень требователен к людям, а как упрямец — очень настойчив в своих требованиях. Он и от меня всегда требовал очень многого в смысле почтительности и покорности и даже самоотвержения, когда речь шла о его желаниях, ну и так далее. Я со многим мирился, потому что многим ему обязан (если можно говорить об обязательствах перед родным дедушкой) и потому что я его, как-никак, любил; однако мы все-таки довольно часто ссорились: я, видите ли, не всегда мог угодить на него, приспособиться к его нраву, — то есть не ради себя самого, вы же понимаете… — Тут он запнулся, не зная, как продолжать.
