Мягко блеснуло в полумраке золото, и пальцы Бека, лаская, легли на рукоять. Ощутив четкость очертаний, он выдвинул из ножен фут отполированной стали. Улыбку задумчивой нежности вызывал этот шорох, от которого сладко екало в груди. Сколько раз он вот так улыбался, шлифуя, затачивая, полируя, в мечтах о дне, который наконец настал. Бек вернул меч обратно в ножны, обернулся и… замер.
В дверях, молча на него глядя, стояла мать. Черной тенью на фоне неба.
– Я возьму отцовский меч, – хмуро сказал он.
– Его убили этим мечом.
– Этот меч мой. Хочу – беру.
– Кто ж тебе мешает.
– Ты меня не остановишь, – Бек с решительным видом скидывал что-то в мешок. – Ты сказала, этим летом!
– Сказала.
– И не можешь мне запретить!
– А я пытаюсь?
– В моем возрасте Шубал Колесо семь лет как участвовал в походах!
– Ай молодец.
– И мне пора. Давно пора!
– Я знаю.
Она молча смотрела, как сын укладывает лук со снятой тетивой и несколько стрел.
– Ближайшие месяц-два ночи будут холодными. Возьми мой плащ, он почти неношеный.
Это застало Бека врасплох.
– Я… Не, мам, оставь его лучше себе.
– Мне будет спокойней от того, что он при тебе.
Спорить не хотелось, чтобы не вспылить. Подумать только: весь из себя большой и храбрый, готовый сразиться с тысячей тысяч южан, а боится женщины, которая произвела его на свет. Бек без пререканий стянул со шпенька материн зеленый плащ и, накинув на плечо, направился к двери.
Фестен торчал во дворе и волновался, не понимая толком, что происходит. Бек потрепал его по рыжим вихрам.
– Ну что, теперь ты здесь за мужчину. Коли дрова, веди хозяйство, а я тебе что-нибудь привезу из военных походов.
– Того, что нам нужно, там нет, – сказала мать, глядя на него из тени – не сердито, как бывало, а с грустью.
Бек до этого не сознавал, насколько перерос мать. Ее макушка едва доставала ему до плеча.
– Поглядим.
Он в два шага сошел с крыльца под поросший мохом свес крыши, однако не смог не обернуться.
– Ну, я пошел.
– Повремени минутку, Бек, – мать встала на цыпочки и поцеловала его в лоб, прикоснувшись губами легко, как ветерок.
Притронулась к щеке, улыбнулась:
– Мой сын.
К горлу подкатил тугой комок, и Бека вдруг охватило чувство вины перед матерью, а еще радость от наконец обретенной свободы, и злость за месяцы промедления, и печаль разлуки, и волнение – словом, все разом. Его распирало от сумбура чувств.
Неловко коснувшись напоследок материнской руки, он повернулся и, беззвучно плача, зашагал вниз по тропинке, прямиком на войну. Возможно, тем самым путем, которым когда-то уходил отец.
