— Что они о нас подумают, как ты прикидываешь?
— Меня больше беспокоит, что вы подумаете о них.
Как-то раз, вскоре после того, как я перебралась на свою «Месть прилива», я высунула голову из рубки и увидела Малькольма на крыше «Тетушки Джин» — сидя в трусах-боксерах, он курил самокрутку; день только начинался, едва забрезжило, и в холодном весеннем воздухе дыхание курильщика выходило паром. Волосы на одной стороне головы поднялись так, словно он их загладил вертикальным утюгом.
— Поднялись? — крикнул он мне.
— Добрутро, — буркнула я и чуть было не вернулась к себе в каюту, но меня разобрало любопытство. — У вас все в порядке?
— Ага, — отвечал он, медленно и глубоко затягиваясь. — А у вас?
Как будто нет ничего естественнее, чем забраться в пять утра на крышу баржи и курить там чуть ли не голышом. Тогда я еще не знала его имени; хотя несколько раз видела, как он мелькает на причале, и мы уже начали кивать и приветливо здороваться друг с другом, однако делить ранний утренний час с незнакомцем, которого от наготы отделял лишь кусок серой ткани на чреслах, все же было непривычно.
— Не мерзнете?
— А, — сказал он, словно едва сообразил, о чем я. — Ну да. Холодно до чертиков. Но внутри сидеть не могу: Джози только что испражнилась и провоняла всю лодку насквозь.
Первые дни и даже недели владения судном, жизни в марине прошли словно бы в эмиграции. Темп существования замедлился. Тут было принято, отправляясь в магазин, окликать соседей и справляться, кому что привезти. Кто угодно мог неожиданно заглянуть к тебе, подняться на борт и просидеть три часа сряду, болтая ни о чем, а потом так же внезапно удалиться, как будто разговор вдруг исчерпал себя и вспомнилось другое, неотложное дело. Нередко гости приносили с собой еду и питье, помогали что-то починить или наладить, даже если хозяева не догадывались, что в этом была нужда. Раздавали бесплатные советы, например какие средства помогают прочистить туалет и сохранить его в рабочем состоянии. И все охотно и много смеялись.
Некоторые владельцы появлялись на своих судах только по выходным, да и то в хорошую погоду. Одна из таких «дач» — узкая полуразвалившаяся баржа принадлежала мужчине с прической, еще более дикой, чем у Малькольма. Видела я его лишь дважды, в первый раз — когда проходила мимо его баржи и приветливо с ним поздоровалась, получив в ответ пустой и пристальный взгляд. Во второй раз он шел от парковки с объемным и тяжелым на вид пакетом, внутри что-то звенело, скорее всего бутылки. Еще имелась Кэрол-Энн на моторной яхте. По правилам яхтам не место в нашей марине, среди стоящих на приколе барж, но Кэрол-Энн оправдывалась тем, что постоянно живет на борту, а потому имеет право на эту стоянку. Ее трое детей после развода остались жить с отцом в Чэтеме. Она-то здоровалась, но, поздоровавшись, заводила на час, на два, на три разговор о том, как все плохо, и как все дорого, и как трудно жить. Все прочие постоянные обитатели марины по возможности избегали общения с Кэрол-Энн, и я через пару недель усвоила это правило. За этими двумя исключениями, все мои соседи были прекрасны.
