Неужели это Дора, первая жена Генри? Очень может быть. Как мне хотелось, чтобы это было именно так, но почему бы и нет? В конце концов, портрет хранится на чердаке, а не висит где-нибудь на стене для всеобщего обозрения, наверняка его много лет назад изгнала туда ревнивая вторая жена Генри.
Я открыла один из чемоданов, и у меня перехватило дыхание; я всегда волнуюсь, когда захожу в магазин старинной одежды. А тут целая сокровищница: мех лисицы с элегантно сложенными передними лапками, платья из крепа сороковых годов с изящной вышивкой бисером, траурно-черного и будничного розовато-лилового цветов, женские сорочки, нижние юбки, корсеты. Плотные шелковые перчатки с перламутровыми застежками.
Я всегда знала, что неспроста уродилась маленькой, худенькой и стройной, это потому, чтобы можно было надевать старинные платья. Многим моим подругам повыше ростом приходилось исхитряться, шить самим наряды в старинном стиле, а вот я всегда могла носить подлинные вещи. На самом дне чемодана лежало шелковое платье. Я достала его — господи, настоящая парча — и приложила к плечам, прикидывая, как на мне будет сидеть это чудо с тончайшей талией. А что, кажется, вполне, подумала я. Изгибаясь всем телом, я кое-как влезла в него. Тесновато, но мне это было к лицу. Приподняв подол, я спустилась в свою комнату, где изнутри в дверце платяного шкафа было встроено зеркало в полный рост.
Без сомнения, это то самое платье, которое я видела на картине. Должно быть, Дора была одного роста со мной, но на этом наше сходство заканчивалось. Мои коротко стриженные, всклокоченные волосы намного темнее, а на руках дрожали яркие наколки — цветы, сорока, подкова, русалка, надпись курсивом. Вырез достаточно большой, чтобы демонстрировать птичек на груди, несущих в клювиках ленточку. Я надела перчатки. Они оказались не столь длинны, как на картине, но все равно выше локтя. Вспомнила, что в ящике бабушкиного туалетного столика видела веер. Я сбегала за ним и снова вернулась к зеркалу. Приняла позу Доры на портрете, внимательно разглядывая, что получилось. Веер закрывал птичек на груди, а если перчатки надеть подлинней, они закрыли бы и единственные видные теперь наколки на предплечьях. Пиши с меня портрет хоть сейчас, никто и не догадается об этих знаках у меня на теле.
Долго стояла я перед зеркалом, разглядывая себя и воображая себя Дорой. В комнате было довольно холодно, я вся покрылась гусиной кожей и дрожала. Я представила, как сквозь меня проходит призрак Доры; странное, должно быть, чувство, быть призраком и обитать в доме, который должен был бы наполниться ее потомками, но, увы, всегда оставаться первой женой, которой так и не удалось нарожать детей… быть убитой или, в лучшем случае, утонувшей в реке.
