Помню, что, когда в последний раз посмотрела на часы, было шесть минут четвертого.
В семь я проснулась оттого, что с меня сползло одеяло. Издали доносились переливчатые петушиные крики. Давид уже встал — его половина кровати была пуста. Я принюхалась в предвкушении: готова ли уже первая чашка эспрессо? Но в воздухе ощущался лишь запах нового лосьона для бритья, словно его только что распылили в воздухе.
Я натянула халат и пошла на кухню. Там никого не было. Кофеваркой не пользовались — я убедилась в этом, пощупав ее холодный бок. Может, Давид в туалете или отправился купить свежего хлеба? Мои веки были такими тяжелыми, что глаза не хотели открываться. Я умылась на кухне ледяной водой из-под крана. В туалете тоже никого не оказалось.
У Давида не было машины, только скутер, на котором он время от времени ездил в Роккастраду или в Паганико. Скутер по-прежнему стоял во дворе, следовательно Давид находился где-то поблизости. Я вернулась в спальню. Одежда Давида висела в шкафу. Вчера вечером он, раздеваясь, кинул на стул джинсы, синюю рубашку, носки и трусы — сейчас их не было. Отсутствовали также коричневые кожаные туфли и куртка.
Скорее всего, Давид пошел за хлебом.
Когда к восьми часам он не объявился, я попыталась позвонить ему. Кто-то сразу ответил по-итальянски, и мне не пришлось особенно гадать, чтобы понять слова автоответчика: «Абонент временно недоступен». Не было слышно сигнала его телефона и в квартире. Бумажник Давид обычно хранил в нагрудном кармане кожаной куртки, и его тоже нигде не было.
Все утро я провела в ожидании, каждые десять минут звонила на номер Давида, но все напрасно. Потом зашла проверить, на месте ли моя машина. Вчерашняя черная кошка сидела на капоте. Я была совершенно уверена: она видела, как Давид уходит.
Когда церковный колокол пробил полдень, я начала понимать: что-то явно пошло не по плану. Вернется ли Давид вообще? Он не доверял мне, поэтому я не буду особенно дорожить неприкосновенностью его частной жизни. И первым делом взломаю запертые ящики.
Комод был массивный, из старого, возможно, красного дерева. Из четырех ящиков два нижних были не заперты. Я раскладывала там белье и знала, что в одном носки, а в другом трусы. На первый взгляд казалось, что все в сохранности. Если Давид и брал смену белья, то не больше одной. Привезенные мной носки с узором в виде рыси, фанатские изделия хоккейной команды, были на месте. Я купила их, разумеется, из-за рисунка, а не из любви к хоккею.
