Теперешняя Моника выглядела замученной. Под густым загаром угадывалась болезненная бледность. Морщинки вокруг глаз и рта углубились не от частых улыбок, а от чего-то иного. Выгоревшие до белизны волосы были стянуты в два жидких хвостика по сторонам головы. Моника стала совсем хрупкой; когда мы обнялись, она на ощупь показалась мне почти истощенной.
— Привет, Хилья! Как прекрасно, что ты быстро пришла. Проходи.
Моника снова обратилась ко мне по-фински. Как следует шведский я выучила, только когда работала на нее. В детстве, в Восточной Финляндии, а потом в Нью-Йорке моему школьному шведскому не было применения, и поначалу он был для меня именно языком Моники. Потом он стал также и языком Давида, причем настолько сильно ассоциировался с ним, что отдельные слова вызывали у меня в голове образ Давида, его интонацию. Иногда это было радостно, иногда мучительно. Даже лучше, что Моника говорила сейчас по-фински.
Квартира дома в стиле модерн была неожиданно ярко обставлена. Кузен Моники собирал струнные музыкальные инструменты и изображения Будды, и я опасалась, как бы чего не разбить. Я села на низкую софу, обитую шелком, Моника осторожно опустилась на другую такую же напротив меня.
— Чай уже настаивается, — сказала она. — Ты же по-прежнему предпочитаешь чай, а не кофе?
Сейчас мне не помешала бы рюмка чего-нибудь покрепче. Моника осторожно устраивалась с ногами на диване, и было тяжело смотреть на ее замедленные движения.
— Мне казалось, ты пробудешь в Тоскане довольно долго. Во всяком случае, так я поняла из твоего электронного письма.
— Не всегда получается так, как планируешь. Давид опять выкинул фокус с исчезновением.
— Что ты имеешь в виду? — Моника резко вздохнула и вздрогнула, как от боли.
Я не знала, что именно стоит рассказывать. Со стороны мои поступки выглядели безответственными и безрассудными. Возможно, самым лучшим было бы связаться сначала с официальными лицами — или официальным лицом. Я же не могла оставить исчезновение Давида без последствий.
— Давид взял и пропал. У него все время земля горит под ногами. И он не признается, кто у него на хвосте.
Я не рискнула рассказывать Монике всю правду о Давиде и его делах по телефону или электронной почте, так как сообщения очень легко могут попасть не в те руки. На прошлое Рождество я отправила ей посылку, в которую спрятала письмо. Там я в основных чертах описала род деятельности Давида, конечно же не называя его по имени.
