— пели невидимые монахи из репродуктора, и ласточки на улице вторили их голосам.
— Пойдем-ка прогуляемся. К сожалению, в монастырский сад отвести тебя не могу. Идем сюда, по этой тропинке.
Брат Джанни стремительно направился к выходу, с той же скоростью преодолев толпу только что вошедших туристов. Я последовала за ним более осторожно, стараясь не привлекать внимания. Мы пошли вдоль широкой песчаной дороги, по обочинам которой росли белые и фиолетовые лилейники. Джанни шел так быстро, что мне стоило большого труда не отставать. Вскоре мы оказались на уровне крыши монастырской церкви, затем еще выше.
— Меры предосторожности никогда не бывают излишними, даже при разговоре на языке, который никто не понимает, — серьезно сказал брат Джанни и замедлил шаг, чтобы я могла идти вровень с ним.
Дорога была широкая, но из-за луж, не успевших высохнуть после дождя, мы шли по самому краю. Наши рукава то и дело соприкасались. Мне вспомнились рассказы моего однокурсника по Академии частной охраны, Эдгардо, о закрытом католическом заведении, где он учился в Нью-Джерси. Любое нормальное общение между людьми разного пола было запрещено, на всякое проявление сексуальности накладывалось табу, вообще все, что связано с полом, ассоциировалось у мальчиков с чем-то греховным. Был ли брат Джанни по-настоящему готов к такому, когда пошел в монахи? В Эстонии проявлений католицизма было не больше, чем в Финляндии. У монахов из Сан-Антимо каждый день перед глазами мелькали запретные плоды, женщины-туристки. Моя собственная сексуальность пробудилась во время обучения в Нью-Йорке, и с тех пор я ни в чем себе не отказывала. Зачем чахнуть в одиночестве или требовать верности от партнера? Только Давид заставил меня изменить это мнение. Я тосковала по нему и совсем не хотела других мужчин, хотя Давид никаких клятв с меня не брал.
— Ты сказал, что ждал меня. Почему? — спросила я, когда мы отошли от церкви метров на двести и оказались в тени старых дубов и лавровых деревьев.
— Давид говорил, что ты приедешь к нему. Его любимая.
Любимая! Это слово не вызвало у меня никакой радости, а, напротив, привело в бешенство. Любимая, которую оставили, не сказав ни слова, разбираться с трупом какого-то незнакомца!
— Что еще Давид тебе говорил? От кого он прятался в монастыре?
— Хилья, о таком не спрашивают. — Брат Джанни остановился и положил ладонь на мою руку. — Если человек ищет защиты от врага, здесь он ее получает без расспросов. Давид возвратился в Тарту только после получения Эстонией независимости, но мы тем не менее не забывали о том, что повсюду может подстерегать опасность. По молодости мы натворили всяких дел, а потом я совершил по-настоящему серьезную ошибку… Возможно, Давид рассказывал. Не без его участия я стал монахом. — Брат Джанни склонил голову с видом кающегося грешника.
