Наконец, мы доходим до последней позиции на нашей шкале. Ее занимают те, кто претендовал на гениальность, но не проявил достаточной «харизмы» («пассионарности», «персонального магнетизма», «воли к мощи» и т. п.). Эти люди не сумели «пробиться». Они не сумели создать и навязать другим своего собственного, победительного и сияющего всеми красками радуги мира. Им остается только требовать культурной «политкорректности»: не все же царствовать гениальным и талантливым, им без того хорошо, пора уступать место в культуре инвалидам, старикам, убогим (бездарным), недужным (с изломанной душой, где таится скопище стыдных пороков). Это — культура неудачника, который выдает свое неумение зарабатывать деньги за нестяжательство, а свою неспособность соответствовать принятым в обществе социальным и профессиональным стандартам объясняет тонкостью и невероятной сложностью своей души. Никаких доказательств этой невероятной сложности (например, в виде выдающихся художественных произведений) он не приводит, так что всем остается только принять на веру его заявления о невыразимости переживаемого им в глубине души.
Само существование людей талантливых и успешных такими неудачниками переживается как насилие над собой. Успешные и талантливые угнетают неудачников уже одним только тем, что создают великие произведения, совершают великие поступки, делают великие открытия. Неудачники требуют внимания к себе, заявляя, что уникален и интересен любой человек, независимо от масштаба его дарований. Именно они всемерно ратуют за соблюдение прав любого человека, совершенно игнорируя при этом его обязанности и заслуги перед обществом. Именно они создают мощную литературу о всякого рода никчемных персонажах — «маленьких людях», «лишних людях», «смешных людях». Возникают профессиональные певцы и защитники этих униженных и оскорбленных, ни к чему не способных и ничего не достигших. Не в силах сделать себя имя в мире успешных людей, они делают себе имя на защите неудачников, убогих и ущербных. Они принимаются доказывать, что именно они-то и составляют соль общества, наиболее ценную его часть. (Таким же лукавым образом марксисты говорили о ведущей роли пролетариата в обществе; не стоит доказывать интеллигенции, пострадавшей от этой демагогии, ее вред.)
Появляется и своего рода литературно-художественное нищенство: тот, кто наилучшим образом выставляет напоказ свои душевные уродства и язвы (реальные или искусно сделанные из бараньих кишок), тот, кто описывает наиболее уникальные душевные извращения, получает наибольшую милостыню от публики. Деньги поступают, во-первых, от сытого и благополучного буржуа, который решил, в соответствии с модой, причаститься к культуре — и, не зная, что это такое, поверил клятвенным рекламным уверениям, что утонченная душевная культура — это наиболее невероятные, изысканные и неповторимые извращения. Во-вторых, деньги поступают от заурядных неудачников, которые радуются, что есть неудачники более неудачливые, чем они.
