— Оставь себе. В лесу живешь ведь.
— Я съезжаю, — ответила она. — Договорилась с твоей матерью, будем жить вместе. К тому же у меня есть свой.
Она отодвинула заслонку — было лето, печь не топили, готовили на плите в кухне — и достала маленький венгерский пистолет.
— Его подарок, — сказала она и заплакала.
Это был миниатюрный пистолетик «Фроммер-лилипут» 6,5 мм выпуска 1923 года.
Когда тетя Шура умерла, мать передала «лилипута» мне, а я подарил его любимой женщине, которую потом бросил. Некоторое время я боялся, что она застрелит меня из моего же «Фроммер-лилипута», но когда она вышла замуж, успокоился, — теперь быть застреленным грозило ее мужу. Но до этого было еще очень далеко.
Я помог тетке перевезти вещи в материнский дом. Перед моим отъездом в Москву тетка протянула мне картину в деревянной раме, выкрашенной суриком. На картине был изображен пруд, беседка, в ней сидела женщина в белом платье, а перед ней стоял гусар в красном ментике, белых обтягивающих рейтузах и опирался на слишком короткую саблю, потому что ноги у гусара были короче туловища.
Такая картина была и в доме матери. Покупали их на рынках за красоту: белое платье, красный мундир, зеленая трава и голубая вода в пруду. На картине в доме матери в пруду еще плавали лебеди, а из-за якобы леса отливала золотом маковка церкви с золотым крестом.
Видно, я не мог скрыть иронии, тетка усмехнулась, легко отделила холст с дамой и офицером — за этой картиной была другая. Балерины в пачках в нежно-розовых и голубых тонах.
— Это Дега, — сказала тетка. — Мы привезли из Франции две картины. Одну пришлось отдать в Москве, когда его собирались арестовать сразу после войны, а эта осталась. Здесь ее у меня не купят, а если узнают о ее настоящей цене, могут и прихлопнуть. Я ее держала на черный день, но похоже, что для меня черного дня не будет.
Я не понял ее тогда. Тетка знала, что у нее рак, уже неоперабельный. Она пережила мужа только на год.
Я никогда не думал, что буду их хоронить, — такими прочными, крепкими казались они мне, великаны из сказочных времен. Тетка была только на голову ниже мужа, огромного и, как оказалось, очень тяжелого, — когда его хоронили, шесть мужиков с трудом несли гроб.
Всего этого я тогда еще не знал. Автобус в соседний райцентр ходил два раза в день — утром и вечером. Я поехал на вечернем, чтобы переночевать у них и вернуться утренним к школе. От райцентра до лесничества десять километров я дошел, вернее, добежал за час. Дядя Жора — тетка звала его Георгием, хотя по паспорту он был Егором, я об этом узнал только на его похоронах — готовил жерди, чтобы укрепить ими копны сена перед зимой. Тетка доила корову, я слышал, как били струи молока в оцинкованное ведро. Я поздоровался, спросил, не надо ли в чем помочь.
