— Милости просим! — произнесла Анна, слегка наклонив голову вечным жестом цариц. Если бы вы увидели этот наклон–полупоклон! Екатерина Вторая! Королева Виктория! А потом… замедленное поднятие головы, возвышающейся надо мной, над Сергеем, над всеми. Пройдут века, а это движение останется, — «с походкой, со взглядом цариц!»
Мы немедленно воспользовались приглашением Сергея — посмотреть его «пропертю», захватив детей и приехавшего к нам друга — геолога Толю из Колорадо. Позвонили и поехали: интересно, как живёт–поживает беззубый, раскулаченный «донской казак» в Америке?! Приехал: из немецкого плена, без образования, без родственников, без единого английского звука, без денег, без всего, голо–босо-раскулаченный?
Поехали вдоль предгорий Чёрных гор и примыкающих к ним хребтов Голубых, в предместья города Ронока, не переставая восхищаться раскраской холмов и дорогами, то разрезающими эти холмы до самой мантии, то взлетающими на кручи с открывающимися видами звенящих пепельно–серых далей, с длинными перспективами куполов и нежными переходами света. Кажется, дышат выпуклости этих сладострастных холмов! Кружатся…
Раздвигаются… Веселятся!
Звенящая перспектива холмов… Так можно назвать не нарисованую ещё картину.
Дорога опустилась в долину реки Ронок и пошла кружить по усадьбам с помещичьими домами, именьями. Боже ты мой, какие дома! Я никогда не видела таких домов, разве что нарисованными на картинках–илюстрациях. Дорога внезапно зашла в тупик, подведя нас к кирпичному трёхэтажному особняку с шатровой крышей и белыми колоннами.
— Ребята, вы заблудились! — сказал Толя, и мы остановились, чтобы проверить адрес. Пока Яша с Толей смотрели в карту, я рассматривала архитектуру дома. Вдруг, между колонн, появляется наш Сергей и кричит:
— Сюды! Сюды! Парковайтесь!
К дому подводила лестница, на широких ступенях которой стояли гигантские гипсовые вазы с растущими в них розами. С одной стороны — розы медно–красного цвета, а с другой — чисто белые махровые розы, все ветки которых были усажены большими, твёрдыми шипами, загнутыми серпами вниз. Каким‑то непонятным образом, — видимо, на специально подогнутых палочках, — розы образовывали купол–арку. Под куполом из живых роз мы поднялись к двери, лучше — к воротам с двумя белыми колоннами с одной стороны и с двумя белыми колоннами — с другой.
То, что предстало моему взору после закрытых дверей, сразу и по порядку описать невозможно; и я опишу без всякой последовательности: большая гостиная комната — парадная зала, с высокими потолками и венецианскими окнами, украшенными резьбой, представляла самое разнообразное собрание всего, что есть на свете из моих детских представлений — грёз о красивом; начиная с лапчатых петель на дверях, с углублёнными, выдавленными на них, вместо гербов, узорами и фигурами лазоревых лебедей.
